Владимир Савченко: Пятое путешествие Гулливера

На многое, очень многое я теперь смотрел иными глазами. При виде ли курящего франта, купца с багровой от гнева физиономией, распекающего побледневшего приказчика, кавалеров и дам, украшенных драгоценностями, или пациента-толстяка, жалующегося, что его часто мутит,– я вспоминал места из того ядовитого доклада Донесмана-Тика. Тогда он меня уязвил, а теперь я все подумывал: может, и в самом деле?.. Встретив человека с большим лбом, я вдруг понимал, почему мы таких считаем умными: потому что при прозрачном черепе у него было бы видно много извилин. Но мы их не видим, а все равно так считаем – почему?..

Может, действительно все уже было? Может, и все наши технические изобретения есть попытка вернуть утерянный рай, вернуть с помощью всяческих устройств вне себя все то, что некогда мы имели в себе?

Особенно вопрос о любви меня занимал. Наблюдая иногда за гуляющими под луной влюбленными парами, я вспоминал свои ночи с Агатой, ночи любви-единения со Вселенной, и мыслил в том же русле: ведь в том и отличие человеческой любви – и прежде всего молодой, трепетной, со слезами и стихами – от простого обезьяньего занятия, что она стремится охватить весь мир! Если так... мы, европейцы, с высокомерием и брезгливостью смотрим на отношения полов у дикарей, считаем свои образцом и вершиной; но в сравнении с тикитакскими какая же она вершина! На миллиметр выше, чем у дикарей, только и всего. И главное, с каждым веком они все ниже, проще: нет уже рыцарей, посвящавших себя служению Прекрасной Даме, все меньше стихов и все больше похабства. А ведь то, что упрощение отношений между мужчиной и женщиной, приближение их к животному примитиву есть признак вырождения,– оспорить нельзя.

Выходит, и тут тот долговязый с голым черепом не так и неправ?

Или взять развитие нашей цивилизации (как добавил бы Донесман-Тик, «с позволения сказать») с помощью внешних устройств: от карет до микроскопов и от реторт до пушек – прогресс ли это? Для самих устройств, безусловно, да; для методов их расчета и проектирования, для всех сопутствующих наук – тоже. А для людей? Ведь для них в конечном счете дело сводится к тому, что все это можно купить. Обменять на стойкий к желудочным кислотам металл. То есть главным для пользования «прогрессом» оказывается он (или эквивалентные ему ассигнации), как и во времена, когда прогресса не было Купил – телескоп (рассматривать соседние дома), корабль (перевозить рабов) , что угодно мудреное и точное, красивое и интересное – а сам можешь хоть хрюкать, ибо все это остается вне нас и не меняет нас. А если и меняет, то в какую, собственно, сторону?

Такие размышления шли у меня параллельно с написанием данного отчета. Вот так и получилось, что чем ближе к концу, тем яснее я понимал, что опубликовать его не вправе. Во-первых, не выйдет дело, не воспламеню я современников-соотечественников идеей прозрачности – и именно потому, что она должна быть не во вне, а внутри нас. Изменять придется себя. Вот если бы все выгоды прозрачности можно было купить (и, кстати, тем возвыситься над другими, кто не смог купить), а самому остаться все тем же скрытным, своекорыстным, лживым темнотиком, тогда другое дело. А так... нет!

Возможно, конечно, что публикация этих сведений подвигла бы некоторых ученых и врачей на исследования в том же направлении: постепенно, за сотню-другую лет, оно развилось бы. Но – и это уже во-вторых – надо смотреть на вещи прямо: пока что впереди нашей цивилизации идут не ученые, а люди с оружием. Люди, которые сначала стреляют, а потом думают, если вообще думают. Люди, для которых все не похожие на них (по виду, цвету кожи, по образу жизни, по религии... особенно по религии!), хуже их. А раз так, то – бей их! Вспомним, что осталось от ацтеков и инков.

Тикитакам грозит та же участь. В отчете, в главе IV, я рассказываю о том, как они потопили английский фрегат. Нетрудно угадать, какой приказ отдаст наше Адмиралтейство посланным к острову новым фрегатам и баркам, если за убийство даже одного белого уничтожается туземный поселок. Да, днем, при свете солнца, остров неприступен; но ведь здесь я неизбежно выдаю и то, что в темное время суток или в пасмурную погоду тикитаки беззащитны. Такую пору и выберут для нападения. И начнется резня. То, что вид островитян с непривычки вызывает ужас, отвращение и желание пустить в ход оружие, я знаю сам.

А разве рассказ о носимых тикитаками внутри драгоценностях не привлечет к острову пиратов, флибустьеров и иных рыцарей наживы? Эти джентльмены не станут роскошествовать со слабительными, а будут просто вспарывать животы.