Клайв Баркер - Проклятая игра

Не только картины вызвали его интерес. Верхний этаж основного здания, где жил Уайтхед, был ему недоступен; Марти не раз испытывал страстное желание пробраться туда, пока старик занят, и сунуть нос на запретную территорию. Он предполагал, что Уайтхед использует верхний этаж как доминирующую высоту, чтобы наблюдать за передвижениями своих людей. На эту мысль Марти натолкнула другая загадка: во время пробежек он все время ощущал, что за ним наблюдают. Но он сопротивлялся искушению проверить это. За любопытство он мог дорого заплатить.

Когда он не работал, то проводил много времени в библиотеке. Свежая пресса, которую приносил Лютер, удовлетворяла его интерес к окружающему миру: журнал «Тайм», газеты «Вашингтон пост» и «Таймс», несколько других — «Монд», «Франкфуртер Альгемайн цайтунг», «Нью-Йорк таймс». Марти пролистывал их в поисках статей и картинок с голыми девицами, а иногда брал с собой в сауну и читал там. Когда он уставал от газет, его ждали тысячи книг — в большинстве своем, к сожалению, устрашающе толстые тома. Их было очень много — избранная классика мировой литературы; кроме того, полки заполняли многочисленные растрепанные издания научной фантастики в бумажных переплетах со зловещими картинками. Марти начал читать их, выбирая книжки с наиболее впечатляющими обложками. Еще было видео. Той снабдил его дюжиной кассет с записями боксерских матчей, которые Марти систематически просматривал, прокручивая по несколько раз полюбившиеся пленки. Он мог сидеть весь вечер, восхищаясь мастерством великих бойцов. Предусмотрительный Той присовокупил к ним пару порнографических фильмов. Он отдал их Марти с заговорщицкой улыбкой и советом не глотать все сразу. Там были бессюжетные краткие истории об анонимных парах и троицах, сбрасывавших одежду в первые тридцать секунд и переходивших к делу в течение первой минуты. Ничего особенного, но они сослужили свою службу, когда, как и предполагал Той, свежий воздух, тренировки и оптимизм сотворили чудо с либидо Марти. Скоро наступит время, когда самоудовлетворения перед экраном телевизора будет недостаточно. Все чаще Марти снилась Шармейн. В этих недвусмысленных снах действие происходило в спальне их дома номер двадцать шесть. Отчаяние придало сил, и когда он в следующий раз увидел Тоя, то попросил позволения повидать жену. Той обещал поговорить с боссом, но за этим ничего не последовало. Приходилось довольствоваться фильмами с фальшивыми объятиями и стонами.

Он начал узнавать имена людей, появлявшихся в доме чаще остальных, — доверенных советников Уайтхеда. Конечно, он постоянно видел Тоя. Также приходил адвокат по имени Оттави: худой хорошо одетый мужчина лет сорока, которого Марти недолюбливал с того момента, когда впервые услышал его речь. Оттави говорил со знакомым оттенком презрения, словно издевался надо всем и что-то скрывал. Это навевало болезненные воспоминания.

Был еще человек по имени Куртсингер — неброско одетый тип, обожавший безвкусные галстуки и отвратительные одеколоны. Он часто составлял компанию Оттави, но производил лучшее впечатление. К тому же он реагировал на присутствие Марти в комнате — как правило, коротким твердым кивком. Один раз, когда отмечали заключение какой-то серьезной сделки, Куртсингер сунул ему в карман пиджака большую сигару, после чего Марти многое ему прощал.

Третье лицо, вечно присутствовавшее на стороне Уайтхеда, было самым загадочным из троицы: карлик-тролль по имени Двоскин. Он был Кассием при Цезаре, если Тоя считать Брутом Безупречный светло-серый костюм, тщательно сложенные платки, точность жестов — эти символы опрятности выдавали его одержимое стремление скрыть изъяны своего телосложения. Марти чувствовал в нем и другие качества — те самые, что потребовались ему самому для выживания в Уондсворте. Так же обстояло дело и с остальными приближенными хозяина Под внешним слоем невозмутимости Оттави или любезности Куртсингера скрывались не очень-то, как говорил Сомервейл, милые люди.

Поначалу Марти решил, что его ощущение вызвано своего рода предубеждением человека низшего класса: никто не доверяет богатым и влиятельным. Но чем чаще он присутствовал на встречах, чем больше наблюдал, споров, тем яснее видел в их делах налет жульничества и даже признаки преступления. Разговоры в терминах биржевого рынка он едва понимал, но специфический лексикон не мог полностью скрыть основное направление бесед. Этих людей интересовали механизмы мошенничества; они хотели манипулировать законом и рынком. Они говорили об уклонении от налогов, о сделках между клиентами, позволяющих искусственно поднять цены, о поставках плацебо в качестве чудодейственных лекарств. В их словах не звучало никаких оправданий, наоборот — рассказы о криминальных аферах, о проданных и купленных политиках встречали с явным одобрением. И главной фигурой среди этих манипуляторов был Уайтхед. Они обращались с ним почтительно. Они стремились приблизиться к нему. Он мог — и часто делал это — заставить их замолчать легким движением руки. Каждое его слово воспринималось как речь мессии. Эта шарада очень занимала Марти. В соответствии с «правилом большого пальца», выученным в тюрьме, он знал: чтобы добиться такого поклонения, Уайтхед должен был нагрешить гораздо больше, чем его почитатели. В талантах Уайтхеда Марти не сомневался, он испытывал на себе силу его убеждения. Но самым острым постепенно стал другой вопрос: был ли Уайтхед вором? А если нет, каково же его преступление?