Иринарх Кромсатов: Лярва

— Я продолжал и продолжаю вести наблюдения за действиями Лярвы и её сожителя, поэтому знаю вплоть до часов и минут, когда она похитила младшую дочь Замалеи, когда убила Колыванова-младшего, когда и как умертвила всех трёх врагов своих, а также когда они с Гинусом утащили к себе в логово и старшую дочь электрика, чтобы отпраздновать там свою победу людоедским ужином. У меня достаточно возможностей для такой осведомлённости, можешь мне поверить. Наконец, когда они сожрали и дочь самой Лярвы и тем окончательно утвердились в роли моих надёжных, оберегаемых Эталонов, я понял и осознал, что отныне в живых остался только один человек, способный вредить моему делу. Этот человек как ранее, так и теперь, мучимый совестью, жалостью и другими подобными же глупыми заблуждениями, может наслать на Лярву ещё одного глупца, подобного Замалее, а затем и третьего, и так до бесконечности. Этот человек жив и здоров, и он является для меня угрозой. Догадался ли ты, о ком я говорю, друг мой?

Словно поражённый громом, Шалаш вслушивался в эту речь в такой абсолютной прострации, настолько был обращён во слух и обездвижен ужасом, что начисто позабыл и не думал в эти минуты о своих сомнениях, подозрениях и страхах, посещавших его совсем недавно. Поэтому, когда рука Дуплета молниеносно скользнула в открытый ящик и извлекла оттуда шприц с открытою иглой и наполнен — ный какою-то жидкостью, Шалаш созерцал эти движения в прежней, не прошедшей ещё растерянности и потрясении. И только в ту секунду, когда его разум вдруг ясно осознал, что глаза его видят шприц и что этот шприц, по всей видимости, может представлять опасность для его жизни, он всем телом дёрнулся и обернулся к закрытой двери машины, желая открыть её и выскочить. Но было уже поздно: рука Дуплета взметнулась кверху, с силою вонзила иглу шприца в шею Шалаша сзади и, надавив поршень, ввела ему в кровь неизвестную жидкость.

Руки Шалаша затряслись и вдруг ослабли; одна из них повисла, а другая так и осталась лежать на ручке двери в попытке открыть её. Чуть приоткрытый рот страшно искривился, из него потекла слюна. А дико вытаращенные глаза, скосившись вбок и налившись кровью, силились рассмотреть человека, сидевшего сзади, всё ещё державшего руку на шприце и бывшего когда-то умирающему многолетним другом.

Однако теперь бывший друг обратился в убийцу и, приблизив трясущиеся в нервном тике губы к самому уху своей жертвы, злобно прошептал:

— Этим человеком был ты, мой дорогой друг!

Шалаш ещё был в сознании и вполне понял услышанное, как понял и то, что не успел спастись и что секунду назад Дуплет убил его. Так и не видя своего убийцу, сидя в пассажирском кресле с лицом, обращённым к двери с открытым окном, Шалаш в этот момент заметил своего маленького паучка, который, добравшись в эти секунды до окна, как раз выползал на свободу. Очертания паучка, впрочем, стремительно расплывались и бледнели, и как раз в то мгновение, когда счастливый беглец окончательно выполз за пределы салона, несчастливый беглец полностью потерял зрение и мог теперь только слышать.

Тем временем Дуплет вынул шприц из шеи несчастного, достал салфетку, аккуратно обернул ею шприц и снова спрятал его в тот же ящик. Затем огляделся по сторонам и с удовлетворением кивнул головою: никто не видел его преступления. Положив руку на ключ зажигания, он в последний раз посмотрел на своего бывшего друга, уже посиневшего и задыхавшегося в агонии, и произнёс:

— Через минуту смерть поглотит тебя. Знай же напоследок следующее. Можешь не опасаться, что я отдам твоё тело на съедение Лярве. Твоя кровь и весь организм сейчас стремительно насыщаются ядом, а я слишком берегу свои Эталоны, чтобы подвергать их жизни опасности. Поэтому я дождусь темноты и утоплю твой труп в том самом смрадном болоте, до которого мы не доехали совсем немного и в котором Лярва, я уверен, утопила своего мужа. Так что могилу тебе суждено обрести на дне болота — что всё-таки лучше, согласись, чем быть переваренным в чьём-то желудке. Таков мой тебе последний подарок как другу.

И ещё два слова по поводу грядущей встречи с Богом, при дверях которой ты пребываешь. Думаю, что если бы я был на твоём месте, умер бы сейчас и оказался бы пред Его ликом, то я бы сказал Ему следующее: «Лучше бы Тебя не было!»