Поритцки Якоб Элиас: Незнакомец

То, что вырвалось у него из глотки, было похоже на предсмертный хрип, будто его кто-то душил. Он забарабанил кулаками в дверь и испуганной скороговоркой прокричал в замочную скважину: «Ради бога, откройте же!», затравленно озираясь назад, словно безумный, и пытаясь определить, не хватает ли его незнакомец сзади.

Так как ему не открывали и изнутри не доносилось ни звука, это помутило остатки его рассудка. Он знал сейчас точно только одно: ему нужно было попасть туда, чего бы это ни стоило. И с удесятеренной силой безумия он всем телом навалился на дверь, уперся в нее, и она поддалась, с треском ударилась в стену; он прошмыгнул в прихожую и быстро закрыл за собой дверь. Затем замер без движения и прислушался.

Остался ли незнакомец снаружи?

Он в несколько прыжков пересек прихожую и, очутившись в комнате, снова захлопнул за собой дверь, из предосторожности закрыв ее на засов.

Уф! — сейчас он мог снова вздохнуть с облегчением. Его призрачный преследователь теперь наверняка остался за дверью. И он тихо захихикал про себя: «Да, мы оказались проворнее!» К нему снова в какой-то степени вернулось самообладание, несмотря на то, что в комнате было темно, как у ворона под крылом. Пахло молоком, резиной и сладковато-противными испарениями грудного младенца.

Он достал из кармана спички и зажег одну. Затрепетал робкий, дрожащий огонек, осветил верхний угол широкого сундука, шляпные картонки, детскую кроватку и стул, на котором сидела и, видимо, спала старуха. Однако мебель выглядела такой странно непривычной и мертвой, словно место ей было совсем не в человеческом жилье. И у старухи рот был открыт, будто у ухмыляющейся ведьмы.

А если она сейчас проснется и увидит его? Да не сошел ли он с ума? Ведь со страху она может умереть на месте. Тогда он станет ее убийцей, и тогда в комнате будет смерть…

Смерть…

И внезапно он понял: словно вспышка молнии пришло к нему озарение — незнакомцем, который преследовал его день и ночь, была смерть. Он понял это не рассудком, а чувством. Он знал это точно так же, как то, что у него две руки.

Но чтобы старуха не проснулась, ему нужно было лишь тихо выскользнуть из комнаты, тогда ей бы не угрожало умереть от страха.

Он хотел ощупью в темноте найти выход, но не мог определить теперь, где находится дверь. Ему снова стало жарко, и волна страха опять накатилась на него, отчего на лбу выступил холодный пот. Сейчас был лишь страх и стремление поскорее выбраться отсюда незамеченным, целым и невредимым. Но обнаружить дверь в темноте он не смог. Он снова зажег спичку, заметил свечу на ночном столике и зажег ее, закрыв свет своим телом. На стене появилась его гигантская тень, голова ее была чудовищного размера. Свет падал на маленькую кроватку, в которой, сбив ногами пеленки, лежал ребенок, похожий, скорее, на мертвеца, чем на спящего. Он дышал так тихо, что, только пригнувшись к самому рту, можно было услышать дыхание.

Несколько секунд он рассматривал ребенка, затем неожиданно увидел себя в зеркале, висевшем рядом. Но виден был ему лишь лоб, бледный как мел, и безумные, мраморно-застывшие глаза. Он повернулся к двери — чтобы пройти к ней, ему нужно было миновать сидевшую на стуле старуху. Ее голова была откинута назад, открытые, остекленевшие глаза — устремлены в потолок, а руки — судорожно вывернуты. Он внезапно увидел все это, и в то же мгновение его волосы встали дыбом, он застыл на месте.

Свеча выпала из его руки. С глухим стуком она ударилась о пол и погасла…