Надя Гром: Гроза. Роман со смертью

Наконец от измучившей меня скуки я принялась за абсолютно не нужную уборку дома и, вытирая пыль в серванте, нашла довольно странную книгу. Бросив тряпку и полироль, я уселась на диван и принялась рассматривать вещичку. Книга имела сравнительно небольшой формат, но была толстой и тяжелой. Давным-давно ее переплели в черную кожу, которая к сегодняшнему дню обтрепалась на уголках и потрескалась. На обложке красовалась серебряное полустертое временем изображение пентаграммы. И ни названия, ни имени автора не указывалось.

Я раскрыла книгу наугад примерно посередине и вгляделась в написанные от руки слова. Витиеватые буквы, бесконечно встречающееся «ять» - все ясно, старославянский. У нас в школе, в кабинете литературы, висели на стенах несколько стендом со словами на этом языке и их переводом на современный русский. Я задумалась, пытаясь припомнить хоть что-то, но в памяти всплыл лишь пресловутый «одръ», что означает «кровать». Конечно, глупо надеяться, что я сумею понять хоть пару строк из этой книги. Впрочем, можно попытаться отыскать в интернете переводчик… Вечером попробую.

Я бережно переворачивала хрупкие пожелтевшие страницы, исписанные четким мелким почерком. Тут и там между тесных строк попадались разные рисунки. Один изображали все ту же классическую пентаграмму, другие были просто геометрическими фигурами, вписанными в круги или овалы, а некоторые состояли сплошь из изломанных линий и напоминали некие схемы, и любой их них содержал в себе непонятные мне символы. Все эти рисунки неведомая мне рука выполнила ярко-алыми чернилами, настолько въедливыми, что даже мелкие штрихи по сей день были отчетливо видны и нисколько не потускнели. А ведь книге определенно несколько веков!

Я закрыла фолиант и осторожно провела подушечками пальцев по покрытой тонкой паутиной трещинок коже переплета. Интересно, откуда у бабушки этот раритет? Уже несколько веков люди печатают книги, а не пишут их от руки, и подобные издания невозможно увидеть на полках даже самого шикарного книжного магазина в мире. Скорей уж, он найдется на каком-нибудь аукционе для богатых букинистов. Неужели книга досталась бабе Вале по наследству? Но от кого? Она никогда ни о чем таком не рассказывала…

Но фолиант между тем определенно принадлежал бабушке. Население нашей деревеньки издавна считало ее ведьмой, и у нас дома часто появлялись местные бабы и немногочисленные девушки. С самого детства я привыкла к тому, что я прихожую периодически вваливается какая-нибудь женщина и, заискивающе глядя на бабушку, начинает просить:

- Валентина Прохоровна, не погадаете ли?..

Или:

- Ой, Валюша, беда! Ванька-то мой опять запил! Не почитаешь, а? Авось, завяжет?..

Или:

- Ой-ой, хворь на корову напала!

С какими только проблемами не приходили к бабе Вале эти суеверные тетки! И всегда после «сеанса изгнания напасти житейской» у нас на столе появлялись свежие яйца, молоко, творог, зимние заготовки.

Впрочем, приезжали к бабушке и городские клиенты. Причем, не только из Курска, но и из Курчатова, Фатежа, Обаяни. Эти дамы никогда без предупреждения не являлись и расплачивались за магические услуги исключительно деньгами. А так как баба Валя давно обзавелась мобильным телефоном и весьма активно им пользовалась, круг ее клиентов постоянно ширился. Заветный номерок «сильной ведьмы» передавался из рук в руки.

Я лет с десяти не верила ни в колдовство, ни в ведьм, ни в прочие сказки, и меня несказанно удивляло доверчивость этих суеверных баб. Ну с чего они так свято верят, что непонятные пассы руками и неразборчивое бормотание «заговора» решит все их проблемы, а стопка разрисованных кусочков картона предскажет повороты судьбы? Глупо!

А вот папу это хобби его матери забавляло.

- Средневековье какое-то! – фыркал он с презрением убежденного прагматика и атеиста, и со смехом спрашивал: - Ты, мать, двор подмести решила или тебя после полуночи с шабаша ждать?

Баба Валя никогда не отвечала ему на колкие шуточки, а лишь улыбалась и качала головой. В итоге папа решил, что ей просто скучно и она развлекается этими сеансами, а потому и не протестовал, если к нам в дверь начинала ломиться очередная страждущая с напастью. Лишь один раз на моей памяти он хмуро заметил, что бабушка уже давно могла бы переехать к нам в город и спокойной жить, ни в чем себе не отказывая на старости лет. А вместо этого она уперлась в своем желании оставаться в богом забытой деревне, и он вынужден раз в неделю мотаться туда-сюда, привозя ей лекарства, продукты и всякие бытовые мелочи.