Джон Харт: Последняя девушка

Везде, куда бы ни падал ее взгляд, она видела ветви деревьев. Тут и там раздавался тихий шорох птиц, перелетавших с места на место, и мелькали их стремительные тени. Зоуи даже не поняла, как долго она так просидела, прежде чем услышала шаги позади себя. Она уже знала, кто идет, услышав поступь.

– Красиво, правда? – спросил Йен, остановившись рядом с ней. – Я люблю весну в Каскадах. На Земле больше нет ничего подобного.

Зоуи не шелохнулась, продолжая наблюдать за волнами зелени под ногами.

– Ты скучаешь по нему, не так ли?

Зоуи заморгала и повернула лицо к старику, который смотрел на нее.

– Очень сильно, – призналась она наконец.

– За то, что он оставил тебя, я злюсь на него так же сильно, как и понимаю его. А понимание всегда порождает сочувствие, которое ведет к прощению, и это – самый дорогой подарок, который мы можем кому-либо даровать. А иногда это – самое сложное, что мы можем подарить себе самим.

На глаза ее навернулись слезы, и Зоуи отвернулась, позволив ветру их высушить. В руку ей легло нечто тяжелое, и, опустив глаза, она увидела «Графа Монте-Кристо» на ладони.

– Я подумал, тебе захочется почитать что-нибудь.

– Я уже устала от этой истории.

– Хм… Хорошо, я понимаю. Но я как-то раздумывал над этим, и хочу кое-что сказать тебе. Я осознал, что ты гораздо больше похожа на Эдмона Дантеса, чем ты сама считаешь.

– Почему? Потому что так много людей вокруг него пострадали и умерли из-за ярости и мести? – Внезапно Зоуи задрожала, и тормозная ручка на кресле загрохотала. – Не думай, что я никогда об этом не размышляла.

Йен помолчал какое-то время, прежде чем продолжить:

– Нет, это не то сходство, о котором я думал. Хотя ты права, Дантеса переполняла ярость на тех, кто его опозорил, и месть в его истории имела огромное значение. Но я думал о другой черте его характера, которую ты с ним разделяешь. Он никогда не сдавался. Даже когда все казалось потерянным, он продолжал. И это должен сделать каждый, если хочет выжить.

– А что, если я не хочу выживать? – воскликнула Зоуи, и из ее глаз ручьями потекли слезы. – Что, если я не хочу жить вот так? – она указала на ноги. – Что, если я не могу перестать думать о Терре, Саймоне, Мике и Лили каждый день?

Зоуи пыталась сказать что-то еще, но горло сдавили рыдания. Йен опустился рядом с ней на колени, сжав плечо морщинистой рукой.

– В мире есть всевозможные тюрьмы, и они принимают любую форму, какую только можно вообразить. Они бывают не только бетонные, стальные или каменные. Они есть повсюду. И даже когда ты сбегаешь из одной, всегда находится другое поджидающее тебя заключение. Но ты должна помнить, что первый шаг к свободе не всегда начинается со взлома замка, – вытянув руку, Йен коснулся ее виска. – Он начинается здесь.

Он медленно поднялся, положил книгу на кресло рядом с ней и ушел по мягким сосновым иглам.

Прошло много времени, прежде чем рыдания Зоуи стихли до нескольких всхлипываний, и еще больше – прежде чем высохли слезы. Несколько минут она смотрела на покрывало леса, пока не перевела взгляд на силуэт своих ног, спрятанных под одеялом. Она потянула одеяло на себя, пока не увидела обе ноги в вязаных носках. Все последние недели она пыталась заставить их пошевелиться. С тех пор как ее пересадили с постели на кресло, она поклялась себе, что снова будет ходить. Но каждый раз ее усилия заканчивались неудачей независимо от того, как долго она концентрировалась или пыталась представить, что двигается, чего она хотела больше всего на свете.

Ну что за принцесса, – тихо сказал голос Мики в ее голове. – Уже сдалась?

Я пыталась.

Не пыталась ты, а только начала. Попытайся заново.

Нет.

Отлично. Продолжай себя жалеть.

И буду. Убирайся из моей головы.

Да пожалуйста. Кто хочет иметь дело с такой никчемной, хныкающей, слабенькой принцессой, как ты?

Заткнись.

Все эти усилия и жертвы – оказалось, все ради того, чтобы ты могла сидеть в этом кресле и жалеть себя.

Заткнись!

Я всегда знала, что ты слабачка. Неудивительно, что Ли от тебя ушел.

– Заткнись! – прокричала Зоуи, рванувшись вперед на кресле. Дыхание ее участилось, верхняя часть тела задрожала от ярости, горя и ненависти к себе, настолько густой, что она могла почувствовать ее с привкусом желчи во рту. Она снова закричала, но теперь уже без слов. Это был грубый, первобытный звук, распугавший птиц, разлетевшихся со склона.

Полностью опустошенная, Зоуи обмякла в кресле, содрогаясь от внутренней бури, прожигающей ее, словно кислота. Она уже собиралась закрыть глаза, когда заметила нечто такое, отчего замерла. Она выжидала, и гнев, продолжавший в ней кипеть, разбавили другие чувства – сомнение и возбуждение, которое пронзило ее за секунду до того, как она подумала, что ей просто почудилось.