Дмитрий Володихин: МЫ - ТЕРРОРИСТЫ

– Вот оно, - сказал им Гордей. И вправду, вот оно. С одной стороны тянется высокий забор с номерами то ли домов, то ли участков по Таманской улице. Примерно напротив 79-го или 81-го участка - старый гидрант, вокруг которого утоптан микроскопический лужок. На этой, противоположной забору, стороне - лесок и густой кустарник. Лесок имеется и дальше, к концу улице, и, наоборот, в сторону моста. Но здесь особенный лесок. Не слишком простроченный тропинками, но и не дебри. Коротенький, узенький участок леса в форме неправильного четырехугольника. С одной стороны - уличный асфальт, с другой - водяная муть Москвареки, с третьей - гидрант, лесная дорожка и… другой лесок, реденький. С четвертой стороны - тоже дорожка, всего несколько десятков метров, от асфальта до пристани… Пристань какая-то позабытая и позаброшенная… Не то чтобы изношенная, а скорее подержанная. Порядочному пароходу и подходить-то стыдно к такой пристани. Террористы не стали даже имени ее отыскивать, когда «Жигули» совсем рядом подняли с грунта мучнистую пыль и успокоили мотор. Гордей ходит, как гончая собака, вынюхивает что-то, в глазах блеск, вот оно, началось, началось, хозяин! Ткнул пальцем в место, совершенно неотличимое ото всех прочих:

– Здесь поставить машину. С улицы не заметят, если их нельзя здесь ставить, - повернулся. Не просто повернулся, а каким-то фиксированным военным движением сделал пол оборота. Еще ткнул:

– Здесь первый стрелок. И вошел в лес, не обращая внимания на прочих. Евграфов и философ - вслед за ним, молча, журналист хотел было пошутить, но не стал, потому что от Гордея исходил особенный дух решительности. Он молча, не оборачиваясь и не делая ни малейшего жеста на эту тему, принуждал их обоих к повиновению. Немного не дошел до гидранта. Раздвинул ветки, оценил, как отсюда видно трассу. Остался недоволен. Приглядел другую позицию. Опять раздвинул ветки. Потоптался.

– Здесь второй. Взглянул на Тринегина и журналиста исподлобья. Повел ладонью в направлении реки:

– Очень хорошо. Река рядом. Сразу после акции автоматы - в воду. И сел в машину. Поехали обратно. Тринегин все думал с характерной для философов неприязнью по отношению к воинам: «Что ж ты в армии не остался, любезный друг! Твое». Но потом поправил себя: это не вообще армия. Это наша современная армия. Нищета, анархия, мафия. Идти туда?

– Миша, я вот подумал: отчего такая слабая охрана у Сметанина? Это для она - проблема, а какие-нибудь бандиты их живо бы перещелкали. Или снайпер… Получается, охрана у него - от нас с тобой. От таких, как мы. Наш друг очень давно знает, что кто-нибудь должен прийти по его душу. И оберегает ее от преждевременного знакомства с жаровнями бесят.

– Пожалуй.

– …Нет, Катя, все нормально. Тебе кажется.

– Я твое лицо знаю наизусть. Я вижу. Я по глазам и по губам вижу, что тебе холодно. Что-то тебя холодит. Через какое-то неприятное дело тебе надо пройти. Расскажи мне. Я боюсь за тебя. Рассказывать, конечно, не резон.

– Да ничего такого.

– Зачем же ты мне неправду говоришь? Он и сам измаялся. Некстати все выходит. Концы с концами не вяжутся.

– Ты не бойся. Ну да, есть дело. Но не опасное. Так, должок старый. Да. Не опасно. Но муторно. Вот я и хожу такой. А ты не бойся. И напрасно меня не тереби. Тебе это ни к чему. Скоро сделаю дело, отвяжусь, заживем с тобой славно. Порядочно заживем. Ты только напрасно меня не тереби. Все будет хорошо. Вроде успокоилась, послушалась. Гордей привязался к ней, полюбил ее. Что уж тут поделаешь. Жалко ее, хороший она человек, да и его тоже жалеет. Договорились, что венчаться. Это правильно. Без Бога брак - блуд. Жизнь им славная предстоит. Да. Порядочная жизнь. Какая она ласковая, какая заботливая! Но поди объясни, поди ты объясни Катерине, что отец ушел от него только утром, а говорил всю ночь. Не надо, сынок мстить, надо жить, побереги себя. Да. Это все прямо значит, надо отомстить. Он упокоится, наконец, дух неугомонный.

– До Конькова.

– Сколько?

– А сколько спросишь?

– А сколько дашь?

– Ну, не знаю. Я, может, червонец дам.

– А серьезно?

– Полста.

– Да что ты, блин! Таких цен нет. Такие цены на х… посылают.

– А что ты сам просишь? Давай, откройся.

– Ну, восемьдесят. Это минимальное.

– Брат, ну шестьдесят. У меня деньги свои, ты понимаешь, не казенные деньги. Я что, похож на нового русского?!

– Да какие шестьдесят? Ты что, туда за столько не ездят. Мне на бензин надо. Только поэтому, блин, скидочку. Семьдесят.

– Брат, не по-твоему, не по-моему. Шестьдесят пять. Соглашайся. Больше у меня просто в кармане нет. Я те просто не дам больше. Соглашайся.