Владимир Ильин: Мне тебя так не хватает!

Однако Гордон Борисович почему-то не спешил нажимать ее.

– Нет, Оля, – сказал печально он. – На самом деле ты покончила с собой.

– Не может быть! – потрясенно прошептала Оля.

– Почему же? – усмехнулся Гордон Борисович. – Три года подряд ты сидела на игле, и тебя периодически ломало до потери сознания. Мама пыталась вылечить тебя от этой заразы, но безуспешно. Однажды она сказала, что у нее нет денег даже на пол-дозы дряни для тебя. Тогда ты наглоталась снотворного и открыла на кухне кран газовой плиты…

Словно в поисках поддержки, Оля бросила взгляд на мать. Но мама уже не могла ни подтвердить, ни опровергнуть те чудовищные утверждения, которые только что слетели с губ Гордона Борисовича. Застывшие, заострившиеся черты ее лица успели приобрести синевато-пепельный оттенок.

– Выключите меня, Гордон Борисович! – попросила Оля, не сводя взгляда с матери. – Пожалуйста!.. И никогда больше не включайте меня!.. Слышите? Никогда!..

– Прощай, Оля, – сказал он. – Жаль, что так вышло… Ты ведь была нашим лучшим результатом – почти стопроцентная достоверность…

И вдруг Оля поняла, что она забыла сделать.

– Подождите! – крикнула она так, что все присутствующие вздрогнули от неожиданности. – Всего пару секунд!..

Она присела рядом с телом матери и попыталась погладить сведенную предсмертной судорогой щеку.

– Прости меня, мамочка! – сказала она. – Я не знала правды, но я все равно виновата перед тобой… Дело ведь вовсе не в том, что я считала себя живой, а тебя – пучком электронов. Просто я всегда относилась к тебе так, будто не ты меня создала, а я – тебя… А теперь поняла: неважно, кто мы – люди или их копии. Главное – чтобы мы жили друг для друга, а не использовали других в своих шкурных целях…

– Извините, Гордон Борисович, – в наступившей тишине сказал Болсунов, – но нам пора…

Оля отвернулась к окну, за которым сгущались зимние сумерки и вкусно хрустел снег под ногами прохожих.

– Я готова, – сообщила она. – Вырубайте питание, Гордон Борисович!

– Нет! – послышался вдруг чей-то слабый, едва слышный голос.

"Неотложники" вздрогнули и впились взглядами в женщину, лежавшую на полу.

Глаза у нее уже были открыты, а лицо постепенно наливалось румянцем.

– Не смейте убивать мою Оленьку! – сказала она стремительно набирающим силу голосом. – Я все равно люблю ее! Такую, как есть!.. И мы с ней не сможем жить друг без друга!..

Оля первой догадалась, что произошло.

– Спасибо, Гордон Борисович, – сказала она.

А потом ее обняли теплые руки матери.