Джон Краули: Дэмономания

Он изрядно послужил им — запутавшимся женщинам. При желании он мог почти увериться, что появился на свет, именно чтобы рисовать мосты и двери для женщин, жаждущих искусства, ремесел, страсти, средств раскрыть свою душу и извлечь из нее выгоду. Натуры артистические, они, безусловно, обладали силой, которую не на чем было испытать; хищницы, пытавшиеся выяснить (в слезах, неистовстве, во тьме ночи), какая добыча окажется в их руках. Что со мной станет? Что мне делать?

Он не стал отвечать Роз. Он знал, какого ответа от него ждут, и давать его не собирался, нечего ему было дать, а если и было, то сам он испытывал в этом не меньшую нужду и оставлял себе. Он служил самозабвенно (нет, не бескорыстно, но, во всяком случае, безрассудно; если посчитать, во что сие обошлось, выйдет так на так), отслужил свое и впредь не собирается. Non serviam[2] Не буду служить (лат.).{11} 11 Non serviam — «He буду служить» (лат.): традиционно считается, что таковы были обращенные к Богу слова Люцифера, ставшие причиной его падения. Выражение восходит к Иер. 2:20 («Ибо издавна Я сокрушил ярмо твое, разорвал узы твои, и ты говорил: „не буду служить идолам“, а между тем на всяком высоком холме и под всяким ветвистым деревом ты блудодействовал»). . Не в этот раз. Фиг вам.

— А вот и Бо, — сказал он и вскочил.

Роз и Пирс хоть и состояли в любовных отношениях продолжительностью в дальнегорское лето, верность друг другу не хранили; во всяком случае, Пирс пришел к выводу, что она ему не верна. Истории ее были не всегда ясными и никогда — полными; она обладала великой способностью не признаваться — прежде всего себе самой — в собственных намерениях, а пропустив стаканчик-другой, события ушедшей ночи вспоминала смутно, точно сон. Однажды по дороге домой от одного малознакомого человека («гадюка» опять была в ремонте?) она выдвинула пепельницу в его машине и заметила краешек полузасыпанной коробочки; повинуясь неразборчивому бормотанию памяти, полезла туда и достала контактные линзы, которые несколько дней не могла найти.

— Испортились?

— Нет, только испачкались.

— Он как-то объяснил это?

— Не-а. Ну как он объяснит, если я сама не могу вспомнить?

— Значит, ты не знаешь, что еще могло произойти в той машине. Тогда же, когда ты линзы спрятала.

— Вообще-то понятия не имею, — ответила она.

Он не мог требовать от нее верности, ему нечего было предложить взамен, и он не знал бы, что делать с ее верностью, храни ее Роз. Ни одна из тех, с кем он заключал ранее такой пакт — любви, привязанности, — не была ему верна, и он решил с этим примириться. Однако так получилось, что он все лето хранил верность Роз, по крайней мере в том смысле, что других любовниц у него не было. Лишь один любовник, да и тот — воображение, фантазм: знакомый дух, он же инкуб и (Пирс был в этом уверен) сводник, который и соединил его с Роз.

Другими словами — его сын Робби.

— Хотела бы я с ним встретиться, — говорила Роз.

Она поверила словам Пирса, что Робби — его телесное дитя, произведенное на свет давно покинутой возлюбленной и взращенное где-то ее родителями, а недавно вновь объявившееся в жизни Пирса. Для убедительности он вдавался в такие подробности, которыми в ином случае Робби мог бы и не обзавестись.

— А может, вы и встречались. — Стояла августовская ночь, жаркая, как день; раздевшись, они по шею окунулись в темную неподвижную воду, наполнявшую заброшенную каменоломню на горе Мерроу. — Он темноволосый, как ты?

— Блондин. Такой янтарно-медовый, может, потом потемнеет.

— Пепельный блондин.

— И глаза такие же. Медовые.

Мед, собранный на склонах горы Гиметт прославленными в песнях пчелами. {12} 12 Гиметт — гора в центральной Аттике, невдалеке от Афин. Сладость меда тамошних пчел вошла в пословицу: ее упоминают, к примеру, Эзоп (басня «Пчелы и Зевс»), Ювенал («Сатиры», V, 13, 185), Мильтон («Возвращенный рай», IV, 247–249). По преданию, новорожденного Платона «родители отнесли… на Гиметт, чтобы там за него принести жертву тамошним богам — Пану, нимфам и Аполлону-пастырю. И вот, пока он лежал, к нему слетелись пчелы и наполнили его рот медовыми сотами, чтобы воистину сбылись о нем слова: Речь у него с языка стекала, сладчайшая меда» (Олимпиодор. «Жизнь Платона», пер. М. Гаспарова; стихотворная строка — «Илиада», I, 249).

— Совсем не похож на папу.

— Ни капельки.

Пирс думал, что воображаемый сын и любовник (об этой подробности он умолчал) рано или поздно исчезнет из его жизни — по мере того, как в нее все глубже входила Роз. Но с ее приходом Робби не удалился. На протяжении лета, чем дольше соединялись Пирс и Роз, тем явственнее и плотнее он становился, наливаясь медвяно-теплым блеском. Он пребывал возле них (хотя видел, вернее, воспринимал его лишь отец) в ту самую жаркую полночь в каменоломне на горе Мерроу. Смеющийся обнаженный мальчик Караваджо {13} 13 Контаминация двух картин итальянского художника (1571–1610): «Amor Vincit Omnia» («Любовь побеждает все», ок. 1601–1603; изображает нагого смеющегося Купидона) и «Нарцисс» (ок. 1597–1599). Подразумевается, конечно, первая из них. на гранитной стеле у кромки воды, опершийся щекой на поднятое колено.