Орсон Кард: Тысяча смертей

Прокурор вернулся в комнату с мертвенно-бледным лицом.

– Ублюдок, – выдохнул он.

– О-о. Вы хотите сказать, на этот раз попалась честная публика.

– Сто верноподданнически настроенных граждан. И вы разложили всех, кроме трех.

– Разложил?!

– Убедили их.

Наступило молчание. Прокурор уткнулся лицом в ладони.

– Вы потеряли работу? – спросил Джерри.

– Разумеется.

– Мне жаль. Вы хорошо ее выполняли.

Прокурор посмотрел на него с отвращением.

– На этой работе еще никто не срывался. А мне никогда не приходилось умерщвлять дважды. Вы же умерли с десяток раз, Кроув. Вы привыкли к смерти.

– Я этого не хотел.

– Как вам это удалось?

– Не знаю.

– И что вы за животное, Кроув? Неужто вы не можете придумать какую-нибудь ложь и поверить в нее?

Кроув усмехнулся. В былые дни в данной ситуации он бы громко рассмеялся. Неважно, привык он к смерти или нет, но у него остались шрамы, и ему уже никогда громко не рассмеяться.

– Такая уж у меня была работа. Как драматурга. Волевое временное прекращение неверия.

Дверь отворилась, вошел весьма важный с виду человек в военной форме, увешанный медалями. За ним четыре солдата. Прокурор вздохнул и встал.

– До свиданья, Кроув.

– До свиданья, – попрощался Джерри.

– Вы очень сильный человек.

– Вы тоже, – сказал Джерри.

И прокурор ушел.

На этот раз солдаты увезли Джерри из тюрьмы в совершенно иное место. Во Флориду, на мыс Канаверал, где размещался большой комплекс зданий. До Джерри дошло, что его отправляют в изгнание.

– Каково оно? – спросил он технического работника, который готовил его к полету.

– Кто знает? – вопросом ответил техник. – Никто ведь оттуда еще не возвращался…

– После того как самек перестанет действовать, будут ли у меня проблемы с пробуждением?

– Здесь на земле, в лаборатории – нет. А там, в космосе – кто его знает?

– Но, вы полагаете, мы будем жить?

– Мы отправляем вас на планеты, которые по всем параметрам должны быть обитаемы. Если нет – весьма сожалею. Тут вы рискуете. Худшее, что с вами может случиться, это смерть.

– И это… все? – пробормотал Джерри.

– Ну ложитесь и дайте мне записать ваши мысли.

Джерри лег, и шлем – в который уже раз – записал его мысли. Тут, разумеется, ничего нельзя было поделать: когда осознаешь, что твои мысли записываются, обнаружил Джерри, просто невозможно не пытаться думать о чем-то важном. Как будто играешь на сцене. Только на этот раз публика будет представлена одним-единственным человеком – самим собой, когда ты проснешься.

Но он подумал вот о чем: и этот и другие звездолеты, которые будут или уже отправлены колонизировать миры-тюрьмы, не так уж и безопасно для русских. Правда, заключенные, отправленные на этих гулаг-кораблях, будут находиться вдали от земли много веков, прежде чем совершат посадку, а многие из них наверняка не выживут. И все же…

Я выживу, подумал Джерри, когда шлем подхватил импульсы его мозга и стал заносить их на пленку. Там, в космосе, русские создают своих собственных варваров. Я стану Аттиллой, царем гуннов. Мой сын станет Магометом. Мой внук станет Чингис-Ханом.

Один из нас когда-нибудь разграбит Рим.

Тут ему ввели самек, и тот разлился по телу Джерри, забирая с собой его сознание, и Джерри с ужасом узнавания, понял, что это смерть, но смерть, которую можно только приветствовать, и он не возражал против нее. На этот раз, когда проснется, он будет свободным.

Он напевал себе под нос, пока не забыл, как напевать. Его тело вместе с сотнями других тел положили на звездолет и вытолкнули в космос.