Вячеслав Назаров: Силайское яблоко

– Что я вижу? Как будто... сначала аппарат вообще будет нести ахинею... потом... потом...

– Что потом?

– Кривая будет с каждым днем все ближе к вертикали, то есть процент правильных решений будет неук-лонно расти. Вплоть до полной гениальности...

– Или наоборот.

– В зависимости оттого, что считать правильным решением, а что неправильным. Ты об этом, Бин?

– Разумеется! Теперь тебе ясно?

– Ясно, Бин. Правитель хотел обмануть историю с помощью математики...

– А заодно избавить себя от скучных хлопот по управлению Свирой...

– Последнее ему, пожалуй, удалось... А вот с обманом истории... Обмануть историю так же невозможно, как построить вечный двигатель... Время всегда найдет трещину в любой стене, будь она из первозданного камня или из пластика с гравилоном... Пора остановить часы Оксигена Аша. Останови их, Бин. Это твое право.

Бин сдвинул прозрачный щит и вошел внутрь аппарата. Оси маятников, поблескивая, плавно разрезали пространство у самого его лица. Достаточно было протянуть руку, чтобы раз и навсегда остановить их заученное качание, их непредсказуемые встречи и расхождения.

– Несколько лет назад я бы сделал это не задумываясь. Я бы разнес в пух и прах проклятую машину и растоптал осколки. Я бы открыл все двери и ворота Башни, вышел к людям, простер руку и возгласил: «Ликуйте! Великого Кормчего нет! Он повержен! Я спас вас, жители Свиры!»

– А сейчас?

– А сейчас я знаю, что время нельзя останавливать и поворачивать, как заблагорассудится. Этому научила меня Земля. Наука должна помочь Свире вернуться к человечеству. Наука и воля народа, а не красивый жест удачливого террориста, который скорей всего развяжет руки таким, как Тирас... Ты сам все понимаешь, Шан. Я должен остаться здесь. Отсюда я могу помочь новому: пользуясь беспредельной властью правителя и непререкаемостью Слова, постепенно уничтожить саму возможность неограниченной власти.

– Послушай, Бин... Извини, но... а что, если плащ хозяина... если однажды тебе вдруг не захочется снимать этот плащ?

Бин медленно задвинул на место прозрачный щит и снова сел за стол. Он не отвечал долго, черкая только что набросанный график. У экспоненты появилась голова с капюшоном, и математическая абстракция приобрела четкий силуэт кобры, вставшей на хвост. Бин смял рисунок.

– Я думал об этом, Шан. Откровенно говоря, в этом главная опасность. Человек в одиночку может немногое. Нужны товарищи. Хотя бы один для начала. Такой, на плечо которого можно опереться в минуту слабости. Такой, как ты, Шан.

Снова звякнуло. Из проема выехала кипа газет. Она дрожала в пружинных захватах, готовая провалиться в небытие. Наверное, именно поэтому Бин взял один экземпляр.

Через полминуты он неопределенно хмыкнул.

– Гм... Очень интересно... Ай да техник. Читаю дословно: «Сегодня в своем кабинете двумя шпионами из Внешнего мира, вызванными недобитыми проницательными, был убит наш дорогой товарищ и друг министр милосердия Тирас Уфо. Вся Свира скорбит об утрате и горит желанием...» Сам понимаешь, каким желанием горит Свира... Наши фотографии... Похоже... Очень похоже... Шан, тебе не уйти. Тебя узнает первый встречный...

Бин все еще не поднимал глаз. Он не видел, как внезапно побледневший Шанин тяжело оперся на стеллаж. Из-под повязки на лбу выступила кровь.

– Тебе надо лететь на Зейду и доложить Земле, что правителя больше не существует. Тебя ждут друзья, твоя работа, твои проказливые фантазеры-художники... Ты отлично выполнил приказ. Я... я благодарю тебя... за помощь и все, что... словом... Что с тобой, Шан?

– Голова... кружится...

Вряд ли Бин услышал эти слова – они утонули в хриплом вдохе – так всхрапывает подстреленный на скаку олень. И шары маятников гулко сошлись в одной точке, где-то в самом центре мозга, и словно посыпалось битое стекло – это со стеклянным звоном рушился кабинет, Башня, Вечный Дворец, Дрома, вся Свира – рушилось все, превращаясь в груду нестерпимо колючих и нестерпимо блестящих осколков, пока не осталось ничего, кроме этих осколков...

Словно разбилось со звоном толстое стекло, отгородившее душную камеру от наружного мира, и Шанин смог вздохнуть полной грудью до приятного покалывания в освобожденных легких. Он жадно дышал, уже сознавая и ощущая себя, и с каждым дыханием тяжелая голова становилась легче, а темная пустота в голове заполнялась скользящими образами и мыслями без слов. Он еще не знал, где он, но знал, что ему ничто не угрожает и можно не сразу открывать глаза. Он еще находился под властью только что виденного сна, его мышцы еще подрагивали от шагов и движений, которые он делал во сне, – но он уже знал, что это про-шедший сон и что на самом деле существует только действительность, которая сейчас вне его спящего тела. И стоит открыть глаза...