С этого момента, стоило Гюнтеру «включить леща», как Натху садился и успокаивался. О причинах такой связи лучше было не задумываться. Гюнтер даже выстроил карточный домик гипотезы, объединяющей шадруванское сексуальное воспоминание («… чем быстрее подпрыгивают её груди, тем солоней во рту. Словно вяленой рыбы наелся…» ) с образом материнской груди – выстроил, дунул, и домик рассыпался, как в сказке про трёх поросят.
В остальном всё вернулось к исходному варианту. Время, проведенное с сыном, ничем не отличалось от такого же времени, ставшего прошлым чуть раньше, чем это, новое. Натху ел, пил, спал, завязывался узлом. Глаза его блестели двумя стёклышками, в которых не отражался ни Гюнтер, ни кто-либо другой. Сын неприятно напоминал отцу сытого удава, переваривающего добычу во сне – петли, кольца, равнодушие, холодная кровь, зацикленность на пищеварении. Что именно переваривает Натху, Гюнтер не знал.
Он хотел рассказать Тирану о ментальном контакте, о своих догадках про путаницу инициаций – нет, промолчал. Уже готов был поделиться, уже открыл рот, но тут Ян Бреслау решил первым пойти на откровенность.
– Телепаты, – сказал он, и по тону, верней, по эмоциональному фону вокруг собеседника Гюнтер понял, что Тиран рассчитывает на сочувствие. – Вы, телепаты, вы все…
– Мы, менталы, – поправил Гюнтер. – Мы разные: телепаты, эмпаты. Скажем, телепакт – телепат активный, транслирующий, способный навязать свою информацию, а телепасс – пассивный, искатель, способный откопать что угодно из-под завалов памяти. У нас даже татуировка на ноздрях разная. Это как паспорт…
– А-а! – отмахнулся Тиран. – Для меня вы все телепаты, и ладушки. Ценный выверт матушки природы, редкость, граждане с особыми правами. Я вот думаю: может, дело не в траве и Шадруване? Вернее, не только в траве? Может, дело в вас? Вы – телепат, вот и родилось у вас… В смысле, родился. Я подал заявку на эксперимент.
– Какой?
– Евгенический. С привлечением других телепатов. С травкой, без травки, на Ларгитасе, на Шадруване, возле Саркофага…
– И что?
– Отказали. Спросили ваших, они уперлись рогом. «Мы вам кролики, что ли? Жиголо?» Гордые очень. Или расисты: не хотят энергеток любить. Импотенты? Я бы в юности бегом побежал, только маякни… А без телепатов какой эксперимент? Принудить я вас не могу, общественность дыбом встанет. Начальство, опять же…
– А я? – напомнил Гюнтер. – Наших, значит, принудить нельзя, а меня можно?!
– Кто вас принуждает? – удивился Тиран. – Вы доброволец, так в деле и записано…
– Я пойду. Меня Натху ждёт.
Вряд ли Натху так уж ждал отца, но доброволец хотел откланяться побыстрее. Разговор о контакте с сыном застрял у Гюнтера в горле. Не выбравшись наружу, опасная тема спустилась ниже: в желудок, что ли? Во всяком случае, переварилась она без остатка.
Злясь, ведя с воображаемым Тираном яростный внутренний монолог, чего с точки зрения психиатрии не рекомендовалось делать категорически, Гюнтер быстрым шагом миновал коридор и вошёл, вбежал, влетел в детскую.
– А-а-а!
Натху завопил, как резаный. Сорвавшись с места, мальчик забился в угол. Ребёнка трясло, он стучал зубами. Никаких головоломных поз, просто обезумевший комок плоти:
– А-а-а!
Всхлипы. Судороги. Лицо спрятано в колени.
– Натху? Что с тобой?!
– А-а…
– Кого ты испугался? Меня?!
– А-а-а!
Отбросив запреты, въевшиеся в мозг, Гюнтер сунулся – вошёл, вбежал, влетел! – в чувственную ауру сына. Страх. Ужас. Всё чужое. Все чужие. Плохо. Непривычно. Очень плохо. Ужас. Страх. Эмоциональный спектр Натху очень напоминал механизм психотравмы рождения. Кошмар обособления от материнской матки – изгнание из рая, где потребности удовлетворялись сразу, без проблем, без приложения каких-то усилий. Разлука. Обособление. Разрыв пуповины. Тяжесть. Стресс. Боль. Нет знакомых ориентиров. Надо дышать. Надо глотать. Надо выводить отработанные вещества. Надо мыслить. Надо приспосабливаться. Надо, надо, надо, когда ещё миг назад всё было иначе.
– Натху, успокойся!
Килотоннами он гнал в сына покой и комфорт – без толку. Блудный сын орал под забором, как дикий зверь, и отец ничего не мог с этим поделать. Тащил в дом, манил жарким из откормленного тельца, дарил лучшую одежду, и перстень на руку, и обувь на ноги – пустое дело, хоть наизнанку вывернись.
– А-а-а!
Нянечки ворвались разъярёнными слонихами:
– Что вы с ним делаете? Зачем вы мучите ребёнка?!
– Я? – задохнулся Гюнтер.
Читать дальше