Андре Олдмен: Последний игрок судьбы

Он разбежался и, сильно оттолкнувшись, прыгнул. Приземлился на той стороне и завертел головой, отыскивая признаки моста. Не найдя ничего похожего, обернулся, раскрыл рот…

Закрыть его Иоба так и не успел.

По сторонам входа стояли две змеевидные колонны, высеченные из зеленоватого камня. Головы с похожим на рог отростком прижаты к земле, туловища подняты кверху, хвосты поддерживают массивный карниз с вытесанным изображением открытого глаза. Карниз остался на месте, а тела каменных гадов ожили, переплетаясь кольцами, и в этих кольцах мелькнуло тело пирата, увлекаемое куда-то вглубь черной дыры. Раздался вопль, полный ужаса и боли, и в тот же миг из рва поднялись плоские бледные тела гигантских червей…

Люди в ужасе завопили и бросились обратно к железной двери, через которую недавно вошли, но никакой двери уже не было…

— Стоять! — заревел варвар, размахивая мечом и щедро раздавая зуботычины. — Стоять, или я сам выпущу вам кишки!

Конан оглядывался через плечо, готовый отразить атаку неведомых существ, но те канули в ров столь же стремительно, как и появились. А к зияющему отверстию входа вел теперь узкий мостик без ограждения.

Водворив порядок среди корсаров и матросов, киммериец мрачно осведомился у Лабардо, что делать дальше. Бледный пуантенец растерянно смотрел на пластину в своих руках — по ней бегали тусклые светящиеся линии. Хорош вожак, подумал варвар. Наделал в штаны еще до начала вылазки. Мальчишка, сопляк… Игрочишка. Чего он мямлит? Назад хода нет, значит, надо идти вперед. Плюнуть на все бредни жреца, прорваться силой оружия. Не в первый раз. Почему нужно верить всему, что наплел какой-то пустобрех в юбке…

— Сделавший ход да начнет состязаться с достойным, — прогремел вдруг неведомо откуда голос Илл'зо, — чашу весов да склонит в свою пользу уменьем!

— Так-то лучше, — проворчал варвар сквозь зубы. — Веди, разумник.

Предводительствуемые Лабардо, они перешли мост и оказались в довольно широком коридоре, длинном и прямом, как Королевская дорога в Аквилонии. В забранных мутными стеклами нишах горели светильники, дававшие вполне достаточно света, чтобы видеть жуткие изображения на стенах. Были здесь двухголовые змеи, быки с головами тигров и четырехрукие обезьяны, черви с лапами лягушек, птицы с хвостами крокодилов и какие-то неведомые существа с раздутыми, словно утопленники, телами. Неведомые знаки густо покрывали стены между фигурами, а поверху тянулся бордюр, украшенный тысячами маленьких каменных глаз.

— Не очень похоже на Лабиринт…

Конан не успел закончить: заскрежетало, загремело — каменные блоки через неравные промежутки утонули в стенах, открывая многочисленные проходы. Что-то ухало и чавкало в их глубинах, мелькали тусклые огни и тянуло смрадом.

— Кром, — ругнулся варвар, половчее перехватывая меч, — веселое место…

Лабардо уставился на свою пластину. Лоб его покрылся потом, он что-то беззвучно шептал, закатывал глаза и снова смотрел на тусклые линии. Потом стал отдавать приказы.

Повинуясь его распоряжениям, люди потянулись в проходы. Матросы шли с видом смертников, которых ожидает Танцевальный Помост (так именовался главный эшафот Кордавы), пираты подбадривали себя страшными ругательствами и богохульствованиями. Эстраза судорожно цеплялась за рукав юноши, ее наставник безучастно стоял рядом.

Линии на доске вдруг ярко вспыхнули, среди них загорелись разноцветные точки. Конану показалось, что пуантенец вздохнул с облегчением. Он подошел к стене и принялся внимательно ее разглядывать.

— Тебе о чем-нибудь говорят эти чудища? — спросил варвар, кивнув на барельефы.

Лабардо рассеянно кивнул.

— Да, многие из них изображают игровые позиции «мельницы». Вот этот бык, например. Он зовется «крепкий лоб и острый зуб», потому у него тигриная голова. Двухголовая змея — «вилка», эта фигура опасна для противника. А ящерица без глаз…

— Хватит, — прервал его Конан, — это все пустые умствования. Ты собираешься действовать?

Юноша не ответил. Он обнаружил то, что искал: в оскаленной пасте каменной головы темнело небольшое отверстие.

Припав к нему губами, пуантенец начал что-то невнятно выкрикивать. «Первый, второй, восьмой синие — четыре вправо, десять влево, — разобрал Конан, — красные, с шестого по одиннадцатый, пятый проход направо, остальные — пятнадцать шагов влево…»

Игра началась.

Это была странная битва. За десять с небольшим лет, прошедших с тех пор, как он покинул свою холодную Киммерию, Конан побывал в десятках больших сражений, когда тысячи конных и пеших ратников сшибались в неистовом смертоносном вихре, и копья ломались, как сухой тростник, и щиты разлетались на мелкие куски, словно арбузные корки, а потоки крови, смешиваясь с грязью, заставляли лошадей увязать по самое брюхо. Он знал, что такое битва в строю, что такое схватка один на один, он поднимался по приставным лестницам на стены городов, под тучей стрел перепрыгивал с борта на борт кораблей, он одинаково хорошо владел мечом, палицей, топором, метко стрелял из тяжелого боссонского лука и столь же искусно — из арбалета, а если нужно — умел свалить противника крепким ударом кулака. И всегда он полагался лишь на собственную отвагу, силу и звериное чутье, подаренное ему Кромом, богом киммерийцев, в момент рождения, когда Владыка Могильных Курганов бросил на него с небес первый и единственный взгляд.