– Не переживай ты так, любимая, – уговаривал Лёха. – Успокойся, пожалуйста. Всё в этом Мире (да и во всех других Мирах), рано или поздно заканчивается. В том числе, и всякие навороченные пакости. Ничего, прорвёмся…
– Не впервой.
– Молодец. За мной!
Они упорно и целенаправленно, регулярно смахивая со лбов капельки пота, шагали по мхам и топям заполярных болот.
«Заполярных? Ха-ха-ха!», – нервно рассмеялся впечатлительный внутренний голос. – «Скажешь тоже, братец. Хоть стой, хоть падай. Скорее, уже по тропическим болотам, мать его… Видишь, след на земле? Толстый такой, широкий и извилистый? Не удивлюсь, если здесь – пару-тройку часов назад – прополз здоровенный аллигатор…».
Уже ближе к вечеру Ванда радостно сообщила:
– Кажется, камыши стали заметно ниже… Ага, впереди виднеется просвет. Ура! Конец противным и гадким болотам!
– Не кричи, сероглазка, – нахмурился Лёха. – Совсем рядом располагается территория запасного аэродрома. Надо быть начеку и соблюдать элементарную осторожность…
Наконец, под подошвами кроссовок радостно и приветливо заскрипели мелкие камушки. Ещё через некоторое время исчезли-испарились комары, мошки и слепни.
– Отдохнём? – предложила Ванда. – Смотри, какой удобный камушек. Напоминает мне садовую скамью в фамильном графском парке… Похоже, что и здесь земельку прилично потряхивало. И извилистых трещин хватает, а вон над родничком пар клубится…
– Стоп. Не галди, – останавливаясь, насторожился Лёха.
– Что такое?
– Запах странный… Чувствуешь?
– Ага. Характерный такой запашок. Трупный…
Они завернули за скалу. В просторной каменной нише была установлена четырёхметровая тренога, оснащённая чёрной параболической антенной, направленной в небо. К одной из перекладин треноги была привязана крепкая короткая верёвка, на которой висело, слегка раскачиваясь на свежем ветерке, человеческое тело.
– Идём дальше, – решил Лёха. – Что нам тут ловить-искать? Этот бедолага, судя по характерному запаху, висит здесь уже больше трёх-четырёх суток.
Метров через двести пятьдесят впереди показался забор из алюминиевого профиля, тускло блестевший в лучах заходящего солнца.
– Высокий, – огорчилась Ванда. – Выше трёх метров. Как же мы перелезем через него?
– Ничего, перелезем. Причём, легко и непринуждённо… А, что это за холмики – правильной формы – выстроились в ряд?
– Не иначе, могилы. Причём, свежие. Раз, два, три, четыре… Всего восемь. Недалеко от них – к валуну – прислонён лом и лопата.
– Интересное дело, – задумался Лёха. – Мистер Джонс – ещё при первом сеансе видеосвязи – говорил, что в штатном расписании запасного аэродрома числилось пятнадцать человек, считая его самого. Пятеро погибли при посещении нашей метеостанции. Один висит на треноге. Восемь лежат в свежих могилах… Что у нас получается?
– Получается, что в живых – из местных обитателей – остался только один человек, – дисциплинировано доложила супруга. – Ну, охламон умелый, полезли через забор?
– Стоит ли, прекрасная амазонка? От продолговатых холмиков тянется – вдоль забора – чуть заметная тропинка. Предлагаю – проследовать по ней. Не возражаешь?
– Никак нет, господин командир! Проследуем.
– За мной, рядовая!
Вскоре в заборе обнаружились настежь распахнутые двухстворчатые ворота.
– Заходим внутрь, – выдав жене браунинг, и зарядив оба направляющих паза арбалета, скомандовал Лёха. – Сними, сероглазка, пистолет с предохранителя. Я же тебе показывал, как… Молодец. Только, пожалуйста, не стреляй без моей команды…
Территория запасного аэродрома оказалась достаточно просторной.
«Ага, вот, и он, самолётик! – радостно оповестил бодрый внутренний голос. – Визуально – в целости и сохранности. Что просто здорово. Рядом с ним наблюдаются всякие ангары и прочие здания. Некоторые – обычные, другие, наоборот, разрушенные до основания… А, куда же нам дальше идти? Прямо к самолёту?»
– Алекс, там человек сидит, – многозначительно поигрывая пистолетом, азартно прошептала Ванда. – Чуть правее. Возле какого-то странного стола, покрытого зелёным сукном…
Под высоким односкатным навесом располагались два стола: один бильярдный, а второй – для игры в настольный теннис. Возле стандартного бильярдного стола – на пластиковом обшарпанном стуле – восседал, крепко сжимая в ладони правой руки пузатую бутылку тёмно-синего стекла, усатый и ужасно-взлохмаченный тип.
«У него очень странные глаза. Пустые и мутные, – насторожился подозрительный внутренний голос. – То ли пьян до полного изумления. То ли наркотиков накушался от пуза. Вполне возможно, что и то, и другое… Эге, кулак левой руки крепко сжат. Не расслабляйся, братец…»
Читать дальше