Юрий Никитин: Передышка в Барбусе

Солнце карабкается всё выше, Мёртвое Поле уходит за спину... поменять бы название... тьфу, это уже не его забота, а впереди каменистая равнина, где слева одна-единственная гора, которая почему-то носит гордое название Лиловых Мечей.

Конь посматривал вопросительно, едва не спрашивал вслух: «А давай снова в полную силу, а? Разве мы не герои?»

— Да герои мы, герои, — ответил Мрак. — Обещаю, скоро наскачешься так, что мечтать будешь о такой тихой жизни. Вот только Хрюндю заберем... вы с ней подружитесь, и сразу же — вскачь. Ну, ты вскачь, а мы с Хрюндей уж как-нибудь при тебе...

Конь гордо потряхивал оранжевой гривой, фыркал, раздувал ноздри и вращал огненными глазами. Никогда, обещал он твердо, не возмечтает он о тихой жизни. Нет краше, чем встречный ветер, чем грохот копыт. Нет слаще, чем подняться в прыжке до облаков, чем перепрыгивать реки...

— Стоп, — сказал Мрак. — Похоже, мне вовсе не придётся оборачиваться волком, чтобы отыскать...

Острые глаза заприметили примятую траву, затем отпечаток крупной ноги.

Мрак рассмотрел груду камней, что лежат как-то не так, как лежали бы, просто свалившись с горы.

Он соскочил, бросил узду на седло. Из-за камней отчетливо шёл запах человеческого тепла. Камни подались легко, через пару мгновений ход в пещеру был открыт. Мрак крикнул:

— Эгей!.. Мне можно войти? Или как?

В темноте послышалось шарканье, шлёпанье. Мрак отступил, из темной пещеры вышел, щурясь, тцар. С тоской посмотрел на Мрака.

— Что, уже?.. Прошло ж только тринадцать дней!

— Четырнадцать, — возразил Мрак.

— Четырнадцать? Нет, это сегодня четырнадцатый... а прошло, значит, только тринадцать. Ты пришёл рано, мы так не договаривались.

Однако усталым жестом указал Мраку на плоский камень, сам тяжело опустился на валун напротив. Выглядел он хреново, если не сказать больше. Одежда вся драная, словно собаки висели, уцепившись зубами, морда тронута солнцем, но шея и грудь белые, как у женщины. Глаза всё время моргают.

— Мне оставалось совсем немного, — сказал он поникшим голосом. — Уже две трети карты сделал... Как время летит... И как тебе на троне?

Мрак подумал, вспомнил все события за последние две недели, признался откровенно:

— Чуть не заснул! Сонное тцарство, а не страна. Ничего не происходит, везде тишь да гладь. Зато отоспался, отъелся... Ещё бы неделька, и рожа как у тебя бы — тьфу-тьфу! — стала...

Тцар посмотрел несколько странно.

— Тогда это то, что ты искал, верно? Отсидеться в тепле, отъесться, отоспаться.

За спиной презрительно фыркнуло. Мрак оглянулся, Конь тряс роскошной гривой. Среди серых скал он выглядел, как громкий победный крик. Ну что за дурак этот тцар, мелькнула уязвлённая мысль. Я ж на таком коне приехал! Даже бабы не могут оторвать от него взгляда. А уж мужчины так и вовсе пожирали глазами, а потом у каждого в глазах возникала такая мечтательность, что вот уже он сам на таком коне... Дурень, как есть дурень, такое не заметить!

— Отъелся, — согласился Мрак. — У меня морда уже пошире твоей!.. Одна была только беда, да и то в начале... пауков ел.

Тцар отводил глаза, разводил руками. Проговорил скороговоркой:

— Я торопился, старался закончить карту побыстрее, чтобы успеть...

Он запнулся. Мрак, предчувствуя недоброе, спросил зло:

— Что?

— Как вдруг увидел свет...

— Что за свет? — спросил Мрак подозрительно.

Тцар вздохнул, расправил спину. Лицо посветлело, а в глазах появился блеск, словно внутри заблестело солнце.

— Два дня тому... о, я никогда не забуду этот благословенный день!.. гроза загнала в мою пещеру святого человека... Всего часок он сушил одежду у моего костра, потом ливень прошёл, святой человек отбыл, однако его слова мудрости, брошенные вскользь, мимоходом... перевернули весь мой мир! Всё моё сознание, вывернули душу, испепелили мозг!.. И вот теперь, только теперь, начинаю понимать, как жить правильно... Неужели ты будешь настолько жесток, что заставишь меня вернуться всего лишь к Тцарскому трону, когда я узрел, пусть издали, Трон Высшей Мудрости? Мрак пожал плечами.

— Ни хрена не понял, — признался он хладнокровно. — что за Трон Высшей Мудрости, ради которого надо отрекаться от короны, от радостей мира?.. Не кажется ли тебе, что ты отрекаешься от... чересчур многого?

Тцар взглянул на него искоса, помялся, ответил кротко и очень уклончиво:

— Я знаю людей, чьё отречение больше моего. Я отрекся всего лишь от обычного мира, а они... отрекаются от вечных ценностей.