Юрий Никитин: Начало всех Начал

Сим сказал тревожно:

— Господь, стыдно такое говорить, но… лучше бы Ты вел нас… за ручку. Страшно мне и тревожно!

— Нет, — донесся тяжелый удаляющийся Голос, — нет…

Ной никогда не думал, что не только будет справляться со всем обилием зверей, птиц и всего-всего животного мира, пусть даже многих из них только по паре, но даже привыкнет, втянется в этот тяжелый, изматывающий труд.

Сегодня он перебирал мешки с зерном, прикидывая, сколько положить антилопам, а сколько зебрам, как вдруг трюм осветился небесным огнем, заблистали искры.

Ной ощутил присутствие огромного и величественного, душа встрепенулась и возликовала. Он пал на колени и воскликнул:

— Благодарю тебя, Всевышний, что удостоил меня посещением…

Прозвучал Голос, полный благосклонности:

— Зрю, хорошо следишь за тварями.

— Стараюсь, Господи!

— Хорошо стараешься.

— Спасибо, Господи!

— Как дети твои?

Ной запнулся с ответом, но молчание затягивалось, он ответил осторожно:

— Яфет чинит расшатанную клетку льва, Сим во втором трюме кормит и обихаживает зверей, Хам сейчас заменяет доски в правом борту, там прохудились…

— Молодцы, — раздался Голос, в котором звучала только доброжелательность, и ничего, кроме нее. — Сим, Яфет, Хам… Больше у тебя нет детей?

Ной запнулся на миг, развел руками.

— Я ведь не хотел заводить детей, — ответил он тихо, — Ты ведаешь. Еще Мафусаил принес весть, что весь мир погибнет и все люди утонут. Лишь когда Ты сказал мне, что позволишь моему потомству спастись, я и женился. Мне было тогда пятьсот лет! Я успел родить этих троих…

Голос сказал благосклонно:

— Помню, помню. Я обещал, что твое потомство спасется от потопа, и слово сдержу.

— Спасибо, Господь!

— Перестань благодарить по многу раз за одно и то же.

— Как скажешь, Господь! На все воля Твоя.

— Ну вот и хорошо. Так у тебя только трое детей?

Снова Ной замялся, тишина становилась напряженной, и Ной ответил сиплым голосом:

— Да, Господь. Ведь Ты запретил мне сходиться с женой во все время, что мы на ковчеге.

— Как и всякой твари на нем, — напомнил Голос.

— Да, Господь! Я за всем слежу.

Голос произнес сухо:

— Но не уследил. Впрочем, я не виню, за всеми не уследишь. Согрешили ворон, собака и келен. Да еще твой сын Хам под покровом ночи ходил к жене своей… Он сказал, что хочет прикрыть ее грех с Шахмаэлем, но хоть это и благородно, однако завет нарушен…

Ной ахнул:

— Так вот почему он вышел утром черным, как ночь!

— Да, — ответил Голос. — Что ж, хорошо, что ты ничего не нарушил сам… так ведь?

— Стараюсь, Господи!

Голос ничего не ответил, через мгновение Ной ощутил, что он снова один в трюме. С облегчением перевел дух, но не оставляло смутное предчувствие беды. Он подозвал Яфета, велел сложить мешки на месте, сам же поспешил наверх.

С верхнего этажа раздался душераздирающий крик. Ной, похолодев, помчался, прыгая через три ступеньки. Навстречу бежала жена, глаза вытаращены, волосы растрепались и вились сзади, как черные змеи.

— Что стряслось? — вскрикнул он.

— Дети! — закричала она диким голосом. — Дети мои! Иаван и Муак!

— Что с ними?

— Они… исчезли! Их нет!

Сцепив зубы, едва не теряя рассудок от горя, он примчался в угол, где поставили люльку. Еще издали видел, что она пуста. В голове страшно пронеслось воспоминание, как Творец пытливо спрашивал его о детях.

— Нет! — вскричал он, как раненый зверь. Ухватил себя за волосы, дернул, скривился от боли, дернул сильнее, стараясь простой болью заглушить боль в сердце. — Нет, Он не мог так!.. Он же обещал…

Ноема, захлебываясь рыданиями, спросила отчаянно:

— Что Он обещал?

— Что мои дети… уцелеют при потопе!

Вздрогнул от собственных слов, бросился к колыбели, начал ворошить тряпье… его пальцы сразу же наткнулись на теплое, мягкое. Из пустоты прозвучало недовольное кряхтение, затем обомлевшая Ноема и сам Ной увидели, как по тряпкам расползается мокрое пятно. Пальцы Ноя осторожно ползали по пустоте, ощупывая, трогая, с закрытыми глазами он отдал бы голову на заклание, что трогает своего ребенка Иаванчика. Но хотя кончики пальцев говорили, что прикасаются к теплому детского тельцу, он видел только мокрые тряпки. Вдруг запахло, по тряпке разлилось еще и желтое пятно. Послышался недовольный детский плач.

— Смени тряпки, — сказал он скорбно. Горечь сжала сердце. — Положи сухое…

— Ной…

— Они стали незримыми. Я соврал, что у нас только трое детей.