Ольга Григорьева - Берсерк

Венедка ошибалась. Я больше не нуждалась в друзьях, я просто ждала Бьерна. Морской великан могуч и упрям, но я упрямее и, если это вернет Бьерна, всю жизнь просижу на ненавистном берегу!

— Послушай, — Олав положил руку мне на плечо, — любая жена сочла бы честью, когда все воины склоняются перед памятью ее мужа, а ты даже не пожелала заметить их горя! Зачем ты мучаешь себя, зачем позволяешь насмехаться над собой? Неужели не понимаешь, что Бьерн умер и теперь веселится в Вальхалле, у могучего Одина?

Бьерн веселится без меня? Глупости! Я засмеялась. Смех получился квохчущим, как крик больной курицы. Олав отшатнулся:

— Он не может вернуться к тебе! Ты должна не плакать, а гордиться им!

Даже если он мертв? Я вопросительно покосилась на Олава и только теперь заметила, что под его губами пролегла тяжелая, глубокая складка, а глаза утонули в едва заметной сетке морщин. Должно быть, и ему пришлось несладко в этом походе…

— Дара! Разве Бьерн хотел бы видеть тебя такой?! Ты должна жить!

И тогда я заговорила. Да нет, не заговорила, а закаркала, словно старая ворона.

— Зачем? — спросила я. Олав обрадовался. Я видела это по его лицу. Он искал ответа, но не находил, и постепенно радость стекала с его лица, как дождевые струи.

— Даже ты не знаешь, для чего мне жить, — сказала я, — Зачем ты пришел, конунг? Какое тебе дело до моей болезни? Когда-то ты был моим другом, но теперь ты мой конунг, и не более того.

— Дара!

Что он хотел доказать этим криком? Что все еще остался прежним босоногим мальчишкой, которого я любила? Но мы оба знали, что это не так…

— Однажды я уже просила тебя уйти, — произнесла я. — Прошу и на этот раз. Уходи.

Он вскочил, открыл рот, словно желал что-то сказать, но, так ничего и не вымолвив, вышел прочь. Я проводила его взглядом. Олав никогда не отступал. Он еще вернется, чтобы беспокоить меня своими дурацкими расспросами и уговорами…

Я быстро собрала вещи и вышла на двор. Марша с дочерьми стояли на обочине дороги и глядели вслед удаляющимся всадникам. Проскользнув мимо, я двинулась к морю. Теперь я пошла уже не к камню Бьерна, а дальше по берегу, к отвесным утесам, где в глинистой стене над морем были удобные пещерки. Там Олав и его речи не достанут меня…

Забравшись в небольшую, сглаженную брызгами нишу, я уставилась на море. Потихоньку, словно убаюкивая, оно шумело под скалой и вовсе не собиралось отдавать Бьерна. Оно было бездушно, ненавистно и прекрасно. Прекрасно лишь потому, что где-то там, в темной глубине, остался Бьерн, и потому, что он так любил его… Наверное, даже больше, чем меня.

Олав подметил верно — мужу не понравились бы мои слезы. «Ты обязана жить», — сказал бы он и уж, наверное, сумел бы объяснить зачем. Я закрыла глаза, Могущественные боги, как давно я не слышала его голоса, не гладила его плечи и не смотрела в любящие глаза!

Не в силах выносить одиночества, я вскочила, сложила ладони у губ и закричала. — Бьерн! — звала я Бьерн!. Но никто не ответил. Обессилев и осипнув от крика, я упала на землю, опустила голову на колени и жалобно прошептала:

— Ну зачем же мне жить, Бьерн? У меня ничего не осталось — ни родни, ни семьи, ни любви. Даже надежды…

— Тогда живи ради мести, — сказал он. — Ради чего угодно, только живи!

Я вскочила и огляделась. Рядом никого не было, но я слышала голос Бьерна! Слышала! Он все-таки вернулся ко мне, пусть хоть на миг, пусть лишь для того, чтоб спасти мою держащуюся на волоске жизнь, но вернулся! А разве хоть когда-нибудь он предавал меня? Но почему он говорил так печально?

Я вспомнила увещевания Олава. «Бьерн веселится в Вальхалле», — уверенно заявил он. А если Вальхалла есть на самом деле? Если своими стенаниями я не позволяю Бьерну достичь желанных чертогов Одина? Может, это из-за моей скорби он так печален?

Я знала о судьбе тех, кого любящие родичи не желали признать умершими. Они становились вечно неприкаянными кромешниками: Домовыми, Пастенями, Блазнями, Блудячими Огнями, или шилыханами, как Баюн… Бьерн не заслуживал подобной участи!

Прозрение и вина больно ударили по сердцу. Едва заставляя шевелиться немеющие губы, я собралась с духом и выдавила самые страшные слова, что когда-либо пыталась произнести.

— Уходи, Бьерн, — сказала я. — Я буду жить. Уходи в свою Вальхаллу к своему одноглазому богу. Веселись там и не беспокойся — я отомщу за тебя и за свою искалеченную жизнь! Я стану воином, Бьерн, и, кто знает, может, мое воинское умение позволит мне однажды войти в Вальхаллу и обнять тебя…