Страшное подозрение заполнило душу. Переведя тревожный взгляд с парня на женщину, Вершина дрожащей рукой взял ее запястье, пощупал жилку. Ничего не нашел. Хвалис сидел неподвижно, глядя перед собой и не замечая, как рядом отец хлопочет над телом матери.
У Вершины так стучали зубы, что он не мог подобрать нижнюю челюсть.
– Т‑ты… – как недавно сын, он пытался обратиться к Хвалису и не мог.
Ибо не знал, к кому теперь обращается.
А тот медленно встал. Его шатало, как деревце под ветром. Он протянул руку, коснулся черных, с сильной проседью волос Замили под соскользнувшим платком. На его лице отразилось мучительное усилие, будто он пытался понять, кто перед ним.
– Сы… – заикнулся было Вершина, но прикрыл рот рукой.
Он все понял. Это не был его сын. Больше не был…
* * *
Бабка Темяна вернулась, когда было уже светло, а над Угрой висела плотная пелена тумана. Вершина, более прежнего за эту ночь постаревший и поникший, сидел перед избой один. Ему было не под силу поднять и принести тело Замили, к тому же он был совершенно разбит.
– Он ушел, – пробормотал Вершина, когда мать окликнула его и подошла.
Совершенно седой, с глубокими морщинами и запавшими глазами, он выглядел ровесником своей старой, но еще бодрой матери.
– Кто?
– Хвалис… ну… тот…
Темяна принюхалась. Обостренное чутье старой опытной волхвы улавливало в воздухе след. Нехороший такой след.
С трудом поднявшись, Вершина махнул рукой, призывая за собой, и повел ее на поляну.
Тело Замили так и лежало возле бревна: у Вершины хватило сил только перевернуть его на спину и выпрямить, пока не окоченело. Опустив веки своей злосчастной подруги, он покрыл ее лицо платком.
– От оно что! – Темяна сразу поняла, что случилось.
Дух выскочил из несчастной, а немолодое тело не вынесло такого потрясения.
– Но куда ж он делся? – Темяна в тревоге огляделась.
– Хв… Хвалис…
С трудом, подбирая каждое слово, потрясенный Вершина рассказал ей о внезапном появлении сына.
– И он ушел…
Ушел, не сказав отцу ни слова на прощание. Не взглянув более на тело матери. Тому, что вел теперь Хвалиса, не было дела до отцов и матерей, тем более мертвых. В этих двух телах он уже посидел, уже взял лучшее, что они имели, и хотел другого – помоложе и посильнее.
Но дух недаром провел время в этих двух телах. Он не просто сгрыз их жизненные силы – окрепнув и повзрослев, серый питомец давно погибшей ведьмы Галицы кое‑чему научился. Понял, что если задавить человека совсем, скоро тот станет непригоден. Лучше оставить ему немного свободы и сознания – чтобы сам заботился о себе. Но столько, чтобы не понимал, чью волю исполняет.
Темяне было ясно: за беглецом уж не угнаться. Сейчас ничего нельзя было сделать: только сходить за бойниками, чтобы парни перенесли тело и приготовили краду для Замили.
– Она не хотела краду… – пробормотал Вершина. – Говорила, у нее на родине не жгут покойников. Просила меня когда‑то, чтобы не жгли…
– А ты сам‑то не боишься? – Темяна уперла руку в бок. – А ну как вставать станет? Я тут одна осталась, у меня молодой волчицы больше нет, чтобы упырей стеречь. Да уж! – Она усмехнулась и потрепала Вершину по плечу. – Погрусти, сынок, да и к сто́роне. Один ушел, другой пришел – как водится. Скоро у тебя внучок прибудет. Сводила я в баню нашу молодую – гладенькая она опять, чистенькая, как яичко.
– А! – вспомнил Вершина. – Лютава! Как она?
– Все ладно. Говорю же – гладенькая опять… а, ты не знаешь. Ну и не надо.
– А что… муж ее?
– А муж ничего и не приметил! – Темяна захохотала. – Не до того ему было, чтоб ей на спину под сорочку заглядывать.
Вершина не понял, при чем здесь спина и сорочка, но отчасти успокоился: хоть у дочери свадьба сошла хорошо.
– Решили они с Лютом, что не поедет Лютава с мужем в Смолянск, – рассказывала Темяна. – Поживет пока в Ратиславле, а как отстроятся они в городце, сразу туда поедет с хозяйством. Может, на другое лето уже. Толковали, как городец назвать: дескать, у голяди он звался Ильганом, а теперь хозяева новые, надо и имя новое, чтобы велсы старые больше туда дороги не нашли. А Лютава говорит: назовем, дескать, Солонь‑городец. Ведь и году не пройдет, как поедет туда жить и править могучий витязь Радомир!
Старуха смеялась, воображая этого витязя. Ей же, дадут Рожаницы, и принимать его на Ярилины дни грядущей весны.
– Так я и жду: будет ему от роду три дня, а он уж скажет своей матушке: не пеленай меня во пелену шелковую, а пеленай меня в крепку бронь булатную, – со смехом пропела Темяна, будто кощуну. – На буйну голову клади злат шелом, во праву руку палицу, тяжку палицу дубовую! И вот тут‑то задрожит земля сырая, сине море сотрясется, царство Греческое всколебается – вновь идет к нему могуч витязь Радомир Красовитович!
Читать дальше