Могу добавить еще одну чисто человеческую подробность, гадкую, но честную. Спин редко вбивали в сухожилие хирургов. Его добровольно взращивали родственники больного или принудительно принимали рабы, безнадежные больные, старики. Из них, ненужных обществу, тянули жилы для спасения других людей, нужных.
Моя рука заныла, из центра спина показался кончик нити… у всех, кто был донором нити для нескольких сложных операций ноет и мёрзнет зона вживления. То есть конечно, мы делаем шовный материал, но весьма грубый, для внешних швов. А этот, со спина – идеален, он никогда не вызывает отторжения.
– Надо вынуть колья, удалить все щепки, – сказала я щенку. – Понимаешь? Нет? Но я права. И зашить, и дренаж… обеззараживать нечем, но ты живучий, я в тебя верю. Терпи.
Я огляделась, дотянулась до брошенного кем-то ножа, разжала щенку зубы и сунула в пасть палку. Если он станет выть в полную силу – я сломаюсь. Он, определенно, владеет звуком не по-человечьи, я бежала спасать его, не помня себя. Это было внушение, избирательное и тонкое. Странно: на людей Ларкса не подействовало… или просто – на людей? Я думаю намеренно подробно, для самоуспокоения жую мысли, как ивовую кору. Кстати, где бы её набрать? Было бы кстати сделать отвар для малыша. Не теперь, а позже, когда он пойдет на поправку… думаю – и режу.
Давно заметила, если мне дать скальпель, я будто остываю. Хоть визжи щенок, хоть рычи – буду резать, руки не дрогнут. Он, кстати, и визжит, и рычит… а я не слушаю, слишком много внимания отвлекает обдумывание волкодлачьей анатомии. Вторым потоком мыслей я беру травмы в объеме и последовательно строю в сознании план операции. Деда Пётра научил, он же сказал: это не мутация, а особенность. У меня особенность – сильная. Закрываю глаза, чтоб зрение не мешало… рисую план предстоящего. Вот щепки, две вошли в нервные центры, еще одна пропорола крупный сосуд. Вот колья, особенно плохо с центральным в затылке, разрушен нервный узел. Вот рана на боку…
Первый надрез. Я занята, мне наконец-то хорошо, даже не тошнит. Делаю все по плану. Сначала останавливаю кровопотерю, затем режу ткани глубже, выбираю щепки пинцетом, в футляре есть один, но маленький, работать неудобно. Шью. Чем дальше продвигается операция, тем я покойнее. Пульс ровненький, тридцать пять без всяких там «плюс-минус нервы». Такова моя норма, скорее всего.
Прощупываю следующую рану, обдумываю план.
Режу. Выдираю щепки.
Режу…
Когда всё закончилось, у меня адски болела рука. У людей сухожилие под спином после отбора тканей восстанавливается долго и неполно. У меня – почти сразу и бесследно. Люди Пуша редко соглашаются стать донорами жил для двух больных, еще реже – для трех. Но я вне зоны риска в этом смысле.
Щенок давно смолк, он без сознания. Ничего, главное – дышит.
Осматриваюсь. Тот же кровавый ад, но с дополнениями. Мухи роятся. Муравьи облепили лужицы крови. Сонные в прохладный день осы взбодрились, грызут человечье мясо… Громадные в о роны, их уже пять, и наверняка скоро станет больше, хлопают крыльями и неодобрительно наблюдают меня и малыша – живых. Из-за дальнего ствола неопознанная тварюшка тоскливо взблёскивает желтыми голодными глазами. Явно мелкая: чтобы не лезть в драку, ей довольно запаха мертвого зверя.
Зверь, кстати, вон он. Даже после гибели – великолепен и страшен. Ярости в нем килограммов на двести. Клыки безупречны. Когти под стать. Он лежит, продолжая в последнем усилии рвать чей-то бок. И сам – на боку. И кишки… Нет, я не намерена снова делиться желчью с лесом. Мне дурно, но я хочу жрать, а не избавляться от остатков пищи. Нету их.
Ползу к зверю и делаю глупость. Мы с малышом обязаны ему жизнью. Закопать – нет ни сил, ни времени. Так что пусть он хотя бы лежит достойно. Вправляю кишки, наспех сшиваю порванные. Крупными редкими скрепами заделываю мышечный слой, шкуру. Все? Нет, еще нет: когда зверю выстрелом в упор разворотило плечо, оказался вскрыт один из главных сосудов, кровь хлестала… Сшиваю, штопаю шкуру. Хотя её на изуродованном плече почти нет.
– Верность – это раньше была у собак, – говорю мертвому зверю и глажу его морду. Трогаю нос кончиками пальцев. Увы, нет отклика, нет совсем, даже самого малого укола боли – нет… Мертвый зверь. – Прощай, Пёс. Ты победил, можешь уходить гордо.
Закончив с патетическими речами, я нашла в себе силы встать. Деловито обошла поляну, осматривая людей. Для порядка. Я не сомневаюсь в лохматом воине – он уложил всех, причастных к пытке малыша. Но я проверила, и моя совесть спокойна. Настолько спокойна, что я во второй заход приступила к мародерству.
Читать дальше