В воображении мальчика практик всегда был вооружен иголкой и ниткой. Игла была изогнутой как рыболовный крючок. Энсадум почти видел, как прищурившись из-за линз своих темных очков, практик продевает в иголочное ушко нитку. Как будто, подобно персонажу одной сказки, желал попытаться пришить к телу мертвеца его давно отлетевшую душу.
Нет, невозможно …
В тот вечер мать так и не покинула своей комнаты. Старый слуга был единственным, кто входил в покои брата, и то лишь за тем, чтобы забрать кое-какие вещи.
В доме воцарилась странная тишина, в которой отчетливо слышались доносящиеся из комнаты брата звуки: шорох одежды, звук зажигаемой спички, щелчки застежек, и главное – тонкий и мелодичный, почти музыкальный, перезвон стали. Заработал насос. Энсадум прислушивался к его тихому гулу, пока тот не сменился другим – характерным звуком, будто кто-то тянет остатки жидкости через соломинку.
Энсадум зажал уши руками, но этого оказалось недостаточно, и тогда он зажмурился…
Дверь открыл слуга.
Войдя, он оказался в просторном холле, где свободно могла поместиться канцелярия Курсора вместе с клерками. Справа и слева вверх уходили две полутемные лестницы, ступени на самом верху тонули во мраке.
Слуга проводил Энсадума на второй этаж. Все то время, пока они поднимались, он шел впереди, высоко поднимая подсвечник с единственной свечой и останавливаясь лишь для того, чтобы запалить очередной светильник. Вскоре на этаже горели все лампы, но светлее от этого не стало – даже они не могли рассеять царящего вокруг пыльного полумрака.
Внутри было почти так же холодно, как и снаружи, и Энсадум невольно подумал, что содержать такой дом неимоверно дорого: понадобились бы сотни свечей, чтобы осветить каждый угол, а также топливо для печей и каминов.
В доме пахло сыростью, старыми вещами, чем-то незнакомым. Запах был терпким, горьким и напоминал аромат полыни. Во время встреч с кураторами Энсадуму приходилось вдыхать разные запахи: приятные и не очень. Кураторы постоянно экспериментировал: сжигали травы, растворяли в кислоте волосы, кости, ногти, замораживали кожу и плоть, воспламеняли жир – животных и человеческий, испаряли кровь, мочу и слюну, иногда по отдельности, иногда смешивая вместе, чтобы понаблюдать, как внутри прозрачных трубок струится новая субстанция. Энсадум постарался, чтобы этот новый запах остался у него в памяти. Некоторые люди коллекционируют запахи и впечатления, как это делают те, кто собирает произведения искусства. У одних они связаны с воспоминаниями о давно ушедших днях, другие – наоборот, ищут свежих впечатлений. Трудно сказать, к какой категории принадлежал Энсадум. Наверное, к той, что считает, будто знакомые запахи делают мир более обустроенным, упорядоченным и предсказуемым. Одним словом – безопасным.
Проходя по коридорам дома, Энсадум обращал внимание на двери. Большинство были закрыты и наверняка заперты, но те, которые оказались приоткрытыми, предваряли лишь пустые комнаты, где не угадывалось никаких очертаний – мебели, предметов, прочего. Они представлялись отверстыми пещерами, темными норами, в которых таится что-нибудь страшное.
Тикали часы, под ногами постанывал пол.
Все это были звуки безжизненного дома, белый шум подводного мира. С того момента, как Энсадум переступил порог, он чувствовал, будто погружается в океанские глубины – стены подступают со всех сторон, потолок с каждой минутой нависает все ниже…
В конце концов слуга толкнул перед ним одну из дверей, и та распахнулась с оглушительным скрипом.
Комната была обставлена разрозненными предметами. Одна деталь обстановки не подходила к другой. Складывалось впечатление, что мебель просто снесли отовсюду в доме, нимало не заботясь о соответствии стилей или хотя бы наполнении: например, в углу стояло аж целых два трюмо, а у стены выстроился ряд совершенно ненужных там стульев с высокими спинками. По потертой во многих местах обивке было видно, что некоторыми из них давно и активно пользовались, другие же были совсем новыми. Единственное, что роднило совершенно разные предметы, было обилие пыли. Пыль лежала повсюду, витала в воздухе. Стоило сделать шаг и ступить на мягкий ворс ковра, как в воздух поднялось хорошо заметное облачко.
Шторы были задернуты. Единственное зеркало в комнате, бывшее частью туалетного столика, оказалось занавешено плотной тканью. Наверняка, причиной этого было некое суеверие, смысла которого Энсадум не знал и не понимал. Впрочем, у него имелись свои причины не смотреться сейчас в зеркало. У него всегда были темные волосы, из-за которых и без того бледное лицо казалось еще бледнее. А теперь, после нескольких часов, проведенных на холоде, оно наверняка превратилось в маску смерти, способную напугать кого угодно. Влажная одежда висела на нем мешком – что там под ней, уж не кости ли? Поймав внимательный взгляд слуги, Энсадум откинул со лба локон влажных волос.
Читать дальше