Александр Мишкин: Anamnesis mali. История беды

Я разжал пальцы: на ладони лежал шестигранник из какого-то чёрного металла. Небольшой совсем: с гранью сантиметров пять, не больше. Зато довольно тяжёлый. Всмотревшись, я обнаружил, что матовая чёрная поверхность усеяна непонятными символами, расположенными правильными столбцами по пять знаков в каждом.

– Что это? – я перевёл взгляд на «фрица».

Тот широко улыбнулся. Потом ткнул пальцем сначала в шестигранник, затем – в себя и, наконец, – в меня.

– Палыч, это он тебе подарок сделал. В знак благодарности за спасение жизни! – перевёл Петрович.

Пациент радостно закивал головой, соглашаясь.

Я пожал плечами:

– Спасибо, конечно, но… Это хоть что?

Теперь пожал плечами «фриц». Похоже, он и сам не знал, что подарил.

– Нормально… – пробормотал я и добавил уже громче, – Ладно, Николай, спасибо большое. Давай, поправляйся и в следующий раз ешь аккуратнее. Тщательно пережёванная пища – залог здоровья. Ты теперь это знаешь.

«Фриц» улыбнулся и кивнул. Знает.

– Так, что у нас случилось? – сквозь толпу протиснулись две докторицы со «Скорой». Или фельдшерицы – не важно.

Я широким жестом указал на лежащего с трубкой в горле и ухмыляющегося «фашиста»:

– Вот, принимайте: эхо минувшей войны. А вернее – жертва обжорства. В гортани – шашлык, в трахее – трубка. В больнице и то, и другое надо будет убрать. Именно в этой последовательности.

– Круто! – констатировала докторица помоложе, оценив плоды нашей работы.

– А то! – скромно согласились мы с Петровичем.

Я задумчиво повертел странный шестигранник в пальцах: предмет по-прежнему тихо вибрировал и приятно холодил кожу. Загадочные символы на чёрном металле будто слегка подсвечивались изнутри… и ровным счётом ни о чём мне не говорили.

– Палыч, в ружьё! – Петрович брякнул трубку местного телефона на аппарат и вскочил, – В хирургии якобы инфаркт с кардиогенным шоком!

Я затолкнул таинственный подарок «фрица» -Кольки поглубже в свой шкафчик и захлопнул дверцу. Не буду думать об этом сегодня – подумаю об этом завтра, – так, кажется, говаривала несравненная Скарлетт О'Хара в «Унесённых ветром»?

Через пару минут наша бригада лихо ворвалась в палату второго хирургического отделения. И, судя по всему, вовремя. Бледное тело на постели уже тихо похрипывало с закатившимися глазами.

Зато вокруг царило нездоровое оживление. Кровать обступило трудноисчислимое количество народу. Я успел заметить и заведующего отделением, в которое мы прибыли, и пару-тройку знакомых хирургов, и несколько озабоченных медсестёр, и… О нет, только не это!

Навстречу нам из врачебной толпы выдвинулся, радостно потирая толстенькие ручки, наш начмед Гадёныч. Сиречь – Алексей Кадиныч. Сын киргизских степей. Или казахских? Точно не скажу, каких именно степей сын, но то, что сукин – определённо. Доказано неоднократно им же.

– Наконец-то! И часа не прошло – а кардиореанимация уже тут! – с фальшивым восторгом воскликнуло начальство.

Я демонстративно посмотрел на часы:

– Вызов поступил три минуты назад. Звонки записываются и фиксируются по времени. По запросу можно сделать распечатку, дабы убедиться в некоторой некорректности вашего замечания, тонкую иронию которого, вне всяких сомнений, оценили все присутствующие здесь коллеги.

Коллеги, несмотря на драматизм обстановки, захихикали. Гадёныч побагровел и начал плеваться слюной:

– Пал Палыч, не до ваших штучек сейчас! Состоялся консилиум: у этой больной – инфаркт и кардиогенный шок. Забирайте её к себе. Я поднимусь позже и проверю назначения.

За моей спиной тихо хмыкнул Петрович. Гадёныч разбирался в неотложной кардиологии немногим лучше, чем я – в древнекитайской грамматике.

– С вашего позволения, Алексей Кадинович, я осмотрю пациентку, прежде чем принимать решение о переводе, – с ледяной вежливостью сообщил я начальству и, обойдя его, присел на стул рядом с предметом обсуждения.

Так. Женщина, лет сорока – сорока пяти. Уже зацепка: дамы в этом возрасте, как правило, инфарктами не болеют. Бывают, конечно исключения, но уж так редко…

– Так что случилось? – поинтересовался я.

Вперёд выступил хирург и начал вещать:

– Больная Семёнова, сорока двух лет, третьи сутки после операции холецистэктомии. Послеоперационный период протекал без осложнений. Сегодня, около тридцати минут назад, почувствовала себя плохо: появился озноб, крупный холодный пот, похолодели конечности, возникло неприятное ощущение за грудиной. Чуть позже – присоединились судорожные подёргивания конечностей и психомоторное возбуждение. Около десяти минут назад потеряла сознание.