– Не устал? – лениво уточнил капитан, с презрительным интересом изучая сухой панцирь надсмотрщика.
Это тоже часть оскорбления со стороны брата. Капитан корабля – человек. Он, Шром, единственный выр на борту. Его ненавидят с редким единодушием и рабы, и их хозяева. Его одного – за все грехи и ошибки народа… И за само проклятие, желтой мутью отравившее воды.
Когда глубины стали недоступны, вырами пришлось выйти на берег и занять здесь, в неуютной сухости чужого мира, место, достойное славного народа. Выры правят сушей уже пять человечьих веков. Правят неукоснительно и повсеместно. Но – не на этом корабле. Здесь творится бунт, оплаченный братом. Полдень жжет панцирь, но никто не вытащил даже одной бадьи с водой, чтобы сделать необходимое: смочить панцирь, промыть жабры. Шрома сознательно убивают, вот так и обстоят дела… Более не приходится сомневаться.
– Налегай, прибавь ход, – гулко приказал помощник рыжего наглого капитана.
Кивнул барабанщику. Тощий мальчишка в заскорузлом ошейнике раба, скорчившийся под бортом у самой кормы, вздрогнул, шевельнулся. Задал более плотный ритм гребли. Рабы обреченно загудели. Выр им – самому странно и подумать такое – посочувствовал. Он осознал, как горят спины у мягкотелых. Как жжет их, разорванные кнутом, невыносимое солнце. Точно так же плавится его тело под сухим панцирем.
Ветерок принес свежий запах соли и усилил мучения, жесткой щеткой обдирая с панциря остатки влаги. Усы позорно стукнули кончиками по палубе. Бой на мелководье труден? Глупости, он – наслаждение и праздник. Предательство брата и этот пожизненный позор – вот пытка.
Шром снова хрипло вздохнул. Зачем он верен бассейну? Есть ли смысл в преданности теперь, когда у рода нет будущего? Можно уйти на пустынные отмели дальних островов и влачить существование отшельника. Бессмысленное, он сам так говорил брату Шрону, любимому и неущербному, окончательно покинувшему замок рода три года назад. Не понимал тогда Шром выбора старшего. Был, как теперь выясняется, глуп. Тот, кто всегда умел помнить заветы глубин, и на поверхности нашел свободу. Единственную свободу, доступную выру в мире, лишенном глубин и заполненном гниением людских интересов.
– Достойный ар, – в голосе капитана почудилась издевка. Словно крючок рыбака, подло спрятанный в наживке. – Ваш договор включает исполнение моих особых поручений. Хочу озадачить вас именно таким.
– Попробуй.
Все, что Шром смог себе позволить в ответ – «тыкать» капитану и не именовать его никаким титулом. Жалкая месть проигравшего…
Говорить больно. Дыхательное горло, предназначенное для воздуха, высохло и хрипит. Тонкая щель носа изначально не создана для человечьей речи, выталкивать чуждые звуки непросто, тем более теперь, в изнеможении, близком к полному пересыханию. Но – надо держаться. Выр не станет унижаться.
Капитан сладко улыбнулся, шевельнул мягкой человечьей рукой, лишенной панциря – и не нуждающейся в увлажнении. Всякое качество имеет спину и брюхо, силу и слабость… Шром осел на хвост и позволил себе опереться о палубу нижней из трех пар рук, ведь именно так люди именуют его верхние конечности, сейчас вооруженные клинками. Шром решил, что от капитана и его особых поручений не стоит ждать добра. Значит, надо приготовиться к бою или хотя бы прекратить расходовать силы на никчемную показуху.
Из трюма донесся звякающий шум, дополняемый скрипом и стуком. Шром удивился, даже раздул ушные полости, повышая чуткость к звукам. На этом корабле трюм мал и тесен, отведен только для пресной воды: гребная галера прибрежья работает на коротких расстояниях, её удел – перевозка рабов. Они обеспечивают подвижность судну и служат товаром. Шром взошел на борт перед самым отплытием, страдая от постыдного одним своим видом ожога, отметившего панцирь багрово-бурым пятном согласия на найм. Шром почти опоздал, но все же подобное невозможно: ему не сказали о наличии живого груза в трюме. Надсмотрщику! Это тем более странно, поскольку шум создают колодки и гиря. Такой набор достается самым опасным преступникам, мятежникам из дальней срединной суши. Их следует опасаться в первую очередь. Собственно, только они и есть враги, прочие мягкотелые на борту – ничтожества, корм для рыб.
Носитель колодок своим видом полностью подтверждал мысли Шрома. Огромный – ростом не ниже самого выра в боевой позе угрозы, то есть – сажень! Заросший диким грязным волосом до глаз – серых, холодных и спокойных глаз настоящего опасного врага. Руки хороши, – отметил Шром, любуясь редкой для людей ширококостностью в сочетании с сухостью мышц. Двигается раб мягко, силу бережет. Ее осталось в теле немного, как и у самого Шрома. Но – есть, еще есть. Не вся высохла, хотя гнилых ран видно немало.
Читать дальше