Надежда Мамаева: ДНК Творца

«Труба», – отстраненно подумала, вдыхая спертый воздух с характерным душком. И тут даже не сознание, подсознание, которому приличествуют инстинкты, и в первую очередь основной – самосохранения, завопило. Труба, характерный запах протухшего, шипение, что так и не прекратилось, хотя наг стоял неподвижно. Газ, обычный бытовой газ, нашедший лаз в изрядно погрызенном временем и ржавчиной стояке.

– Скажи, неужели предательство друга, убийства, ложь стоят этой несчастной должности? – задала риторический вопрос, не особо рассчитывая на ответ. Лишь в надежде потянуть время.

И тут Катарина совершила отчаянный рывок, выкинув руку вперед. Она попыталась выпустить во Франческо серебряную звезду. Как оказалось, инквизиторы в своем арсенале имеют не только заклинания, но и заговоренное оружие.

Наг уклонился. Сюрикэн просвистел мимо и впился острием в ржавое брюхо трубы. Струя обжигающей воды под напором окатила Франческо, и наг потерял контроль над заклинанием. Оно сорвалось с его руки, мгновенно увеличившись в размерах, обвив всех троих кольцом. Тьма начала вращаться вокруг меня, Катарины и Франческо с немыслимой скоростью, все сужая круг. Я чувствовала себя в эпицентре торнадо, а Катарина, истерично рассмеявшись, протянула:

– Ты говорила, чтобы пауки попали в банку и сожрали друг друга? Так вот, твоя мечта отчасти сбылась. Этот каракурт умрет в собственной ловушке, и мы вместе с ним.

Франческо не обращал на нас внимания, ошалело переводя взгляд на движущуюся по кругу с безумной скоростью стену из тьмы, и, вытянув ладони вперед, пытался обуздать свое детище. Но магия бездны была беспощадна ко всем, даже к своим создателям. Вырвавшаяся на свободу, она высасывала жизнь и силу из всего, что было вокруг. Оттого Катарина безуспешно ломала уже третью капсулу телепорта, а я не могла влить энергию в матрицу временно́го переноса.

Кольцо все сжималось, стирая в пыль бетон и железо. «Прямо как песок заносит пирамиды в Гизе», – пришло отстраненное сравнение. А потом подумалось: – «Интересно, а магия бездны тоже, как и эти самые пирамиды, не боится времени?» Терять было уже нечего, и я, сделав шаг к Катарине, оказалась с девушкой спина к спине.

– Держись за меня, – бросила через плечо, соединяя ладони и закрывая глаза.

Тьма поглощала магию, но я не буду кастовать заклинаний. Лишь время в его чистейшем виде. Не материя, не энергия, просто время, пущенное в противоход с той же бешеной скоростью, что и торнадо. Два круга. Один внутри другого.

– Что ты собралась с нами сделать? – прокричала Катарина, и ее голос потонул в вое Франческо: нага затянуло его же заклятие.

– Сама точно не знаю. В крайнем случае, мы станем двумя скелетами. Очень древними скелетами.

Когда мой дар впервые назвали, я очень удивилась. «Скользящая по спирали времени» – вот как полностью он звучал. Тогда еще удивилась: почему скользящая? Почему по спирали? И только сейчас, раскручивая временну́ю воронку, поняла: а ведь действительно спираль, огненная, со сполохами – от кармина до синеющей белизны, такая яркая, что слезятся глаза под плотно сомкнутыми веками.

Сужающийся круг тьмы, расширяющийся – света. Они сошлись на бешеной скорости. Смерч, который я контролировала из последних сил, отдавая всю себя, растворяясь в безумном, безжалостном потоке. Я стала самим временем, не отдельной песчинкой, которой отведен лишь краткий миг жизни. Было ощущение, что принадлежу Вселенной, что родилась и умерла одновременно, что я была и при строительстве Великой Китайской стены, и при падении колосса Родосского, что мимо меня свистели ядра в Аустерлицком сражении, и бомбы, падающие на Хиросиму. Пришло осознание: я – само время. Вот только собственные воспоминания поблекли, выцвели и казались такими далекими… Детство, стершееся напрочь, школьные годы, от которых не осталось ничего… Еще немного, и забуду и саму себя, и того, кого люблю.

Одна часть меня вопила от осознания этого. Так нельзя. Неправильно.

Вторая же стремилась туда, где покой, где вечность, где ты – реальность прошедших эпох и небытие одновременно.

Звук, напоминавший комариный писк, раздражающий, все же пробился через рев пламени, через временны́е заслоны:

– Лим, вспомни о Лиме и вашем ребенке, – почти шепот, заставивший меня вспомнить, казалось, уже успевшее забыться.

Ребенок – новая жизнь, новый виток времени. Мое дитя. Оно должно жить. Эта мысль, как якорь, резко брошенный в воду, заставила дернуться назад, вытянула из пучины обезличенного временно́го потока.