Я вижу: на ладони отца лежит амулет, серебряная фигурка.
– Я могу помочь тебе, – говорит отец, – только на грани жизни и смерти. Иди на свет!
Амулет смывает течением – и он медленно погружается, тонет, уходит в глубину. Мне бы рваться наверх, но я ныряю за его теплым свечением, так глубоко, что закладывает уши, вода наваливается все тяжелее, я тянусь рукой – и не могу схватить…
А потом хватаю. Тонкая цепочка зажата у меня между пальцами. Серебряный глаз смотрит удивленно и весело и вдруг подмигивает…
И появляется солнце.
* * *
Нащупав ногами илистое дно, я выбралась на берег – мокрая, в облипшей одежде – и свалилась на жесткую траву у моста. Руки были перепачканы травой и глиной. Из правого кулака свисала цепочка. Я долго не решалась разжать ладонь – вдруг там ничего нет и я снова провалюсь в кошмары?
Но он был здесь. Перепачканный тиной, но от этого не менее светлый, веселый серебряный глаз – амулет.
– Папа, спасибо…
Я приподнялась на локтях. Села и огляделась. След взбаламученной тины отмечал мою дорогу из реки. Поверхность казалась спокойной, только водовороты вертелись, как черные грампластинки, утягивали на дно щепки и мелкий плавучий мусор.
Это было то самое место – и за десять прошедших лет оно совершенно не изменилось. Все так же покачивался камыш на противоположном берегу, все так же скользили у берега водомерки…
– Папа?
Никого не было рядом, ни одной живой души – до того момента, как у въезда на мост остановились белые «Жигули» и мужичок в рабочей спецовке поглядел на меня сверху со страхом:
– Эй, ты как? Подвезти, может, помочь?
Я замотала головой и рассмеялась. Он решил, наверное, что я сумасшедшая.
* * *
Мой телефон утонул, денег не было, между мной и Москвой лежали тысячи километров. Бегом, высыхая и согреваясь на ходу, я добралась до поселка и почти сразу отыскала почту.
– Мне позвонить, пожалуйста!
Тетушка за стойкой поглядела на меня, как на привидение. Больше на почте никого не было – пахло сургучом, клеем и резиной, потому что кроме конвертов и открыток здесь продавались калоши, пластиковые лейки и другие предметы первой необходимости.
– Мне надо позвонить в Москву! У вас есть междугородняя связь?
– Первая кабинка, – сказала тетушка. Здешним кабинкам было не меньше полувека – деревянные, потемневшие от времени, с огромными железными таксофонами внутри.
Я закрыла за собой скрипучую дверь и на память набрала последовательность цифр. И пошел вызов; ниточка протянулась по зарытым в землю кабелям и сквозь околоземное пространство, от спутника к спутнику на орбите, протянулась к городу, о котором я не знала точно, жив он или уже нет…
– Алло? – закричал знакомый голос, кажется, совсем рядом. – Кто это? Кто звонит?!
– Я люблю тебя, Егор, – сказала я в тяжелую старинную трубку.
Почтальонша, конечно, подслушивала под дверью. Появление насквозь вымокшей девушки, желающей позвонить в Москву, обещало незабываемое реалити-шоу. «Я люблю тебя, Егор», – услышала почтальонша и, будучи человеком добросердечным и сентиментальным, с трепещущим сердцем приготовилась слушать дальше.
Но в будке стояла тишина. Никто больше не признавался в любви, не всхлипывал и даже не дышал. Встревожившись, почтальонша просунула нос в приоткрытую дверь…
Трубка висела на проводе, еле слышно попискивая гудками, а на темной деревянной стене таял рисунок, нанесенный серебристой краской из баллончика. Почтальонша хотела возмутиться, но рисунок тут же исчез, не оставив по себе даже следа.
* * *
В подземелье холодало с каждой секундой, но это был обыкновенный мороз, чистый. Это был холод зимы и снега, Нового года, лыжни и катка. Грязные потеки на стенах сменялись праздничными зимними блестками. Там, где был портал, сияла инеем нетронутая гладкая стена.
Егор целовал меня и пытался согреть дыханием:
– Тебе нельзя… мокрая одежда… пневмония…
Инструктор молча бросил нам ватники – и Егору, и мне. Пипл стоял, запрокинув голову, глубоко дыша, с лицом отрешенно-счастливым. Лиза замерла, уткнувшись в Гришино плечо. Слова потеряли смысл – минут на пятнадцать как минимум.
Леша сидел на стуле Инструктора, разглядывая ладони. Зрение возвращалось к нему постепенно, и он казался гораздо более растерянным, чем раньше, во время смертельной опасности.
Хранители поднимались с пола, подслеповато оглядывались, опираясь друг на друга, брели к своим местам. Инструктор, хлопоча, подкладывал под развалившийся стол кирпичи вместо ножек, пробовал, надежны ли древние табуреты, торопливо собирал костяшки домино. Многие были испорчены, оплавлены, некоторые раскололись пополам.
Читать дальше