Галина Романова: Пятая Печать. Дом с привидениями

– А я сообщу куда следует, – решительно сообщила Виктория.

Три дамы вздохнули, но ничего не сказали – в подобных делах последнее слово всегда оставалось за нею. И останется таковым еще долго.

Где-то в парке заухала сова. Ей ответила другая. Испуганно заорали сонные вороны, захлопали крыльями в ветвях огромных тополей. Дамы с тревогой огляделись по сторонам, а потом одна за другой поднялись со скамейки и, коротко попрощавшись, отправились по дорожкам в разные стороны. Задержалась только Виктория. Она поднялась последняя, не спеша обошла скамейку и, подойдя к ближайшему дереву, с удивительным для ее возраста и сложения проворством полезла наверх. Не прошло и минуты, как она скрылась в кроне.

Налетел ветер. В его вихре что-то большое пролетело над парком и скрылось вдали.

Утром девочка проснулась поздно. Обычно ее будила мама – наклонялась, гладила по голове, целовала в щеку и говорила что-нибудь ласковое. Например: «Доброе утро, малышка! Открывай глазки! Пора собираться на занятия!» А сегодня утром мама не пришла.

Девочка встала, сунула ноги в домашние туфли, прислушалась. В доме кто-то был, и она сначала обрадовалась: раз есть люди, значит, все идет, как обычно и он только приснился. За стеной в противоположном конце коридора слышались шаги, голоса. Всхлипывала и приглушенно причитала какая-то женщина. Наверное, кухарка, сообразила девочка. Она жила во флигеле и ночевать уходила к себе, но приходила на рассвете и вместе со Стешей хлопотала по хозяйству, иногда приводя и своего чуть придурковатого, но очень сильного сынка – если старику Парфену требовалась помощь. Да, наверное, это она. Но почему она… плачет? И почему ей отвечают чужие голоса? А где папа и мама?

Девочка распахнула дверь.

В противоположном конце коридора возле спальни ее родителей толпились незнакомые люди – все в мундирах и сюртуках. Дверь в комнату была распахнута. На пороге всхлипывающая кухарка что-то рассказывала незнакомому человеку в синей форме городового.

– Мавра Игнатьевна? – позвала девочка. – А что слу…

Слова замерли у нее на губах – кухарка глухо вскрикнула и бросилась к ней. Обняла большими мягкими руками, прижала к переднику и зарыдала в голос.

– Бедная ты моя, несчастная, – слышалось сквозь рыдания.

Девочке стало страшно. Защипало в носу, горло перехватило.

– Мама? Где мама?

Мавра Игнатьевна запричитала громче.

– Позвольте, – городовой оказался рядом, – ты кто? Дочка? Как тебя зовут?

Девочка взглянула в пронзительные глаза чужого человека.

– Анна, – тихо прошептала она. – Анна Рита…

Папе не нравилось такое имя. «Либо Анна, либо Маргарита! – говорил он. – И никак иначе!» Но мама настояла на своем. Тем более что ее фамилия была самой для этого подходящей – Сильвяните.

– Это дочка… их, – всхлипнула кухарка.

– Понятно, – протянул городовой. – Скажи, ты ночью что-нибудь слышала?

– Слышала, – кивнула она.

– А что? – Мужчина подобрался, достал откуда-то блокнот и карандаш, приготовившись записывать. – Расскажи.

– Я слышала, – Анна Рита посмотрела на соседку, потом попыталась из-за спин взрослых увидеть, что происходит возле спальни родителей, – голоса. И шаги. По дому кто-то ходил.

– Чьи голоса?

– Мамы, папы и… – Она осеклась, не зная, стоит ли говорить про него . – Не знаю.

– Незнакомый голос?

– Да.

– Мужской или женский?

– Не знаю. – Девочка ни разу не задумалась над этим и впервые растерялась, отвечая на вопросы. – Слишком тихо говорили. Я не знаю, о чем…

Мавра Игнатьевна всхлипывала и время от времени что-то шептала прерывистым дрожащим шепотом.

– А кто ходил?

– Не знаю. Я лежала тихо-тихо…

– И в комнату к тебе никто не заходил?

Анна Рита помотала головой.

– И ты сама не выглядывала и ничего не видела?

– Нет. Я… испугалась.

– Хорошо. – Городовой выпрямился, убрал блокнот, в который записал всего одно или два слова, и неловко погладил девочку по голове, кивнув кухарке. – Можете отвести ее на кухню и накормить. А ты, – он задержал ладонь на растрепанных со сна волосах девочки, – если что-то вспомнишь, обязательно расскажи.

Женщина взяла девочку за руку, но Анна Рита вырвалась:

– Я хочу знать, что случилось с мамой и папой!

Мавра Игнатьевна посмотрела на городового и вдруг тоненько завыла, кусая платок. Это было жутко. Так жутко, что Анна Рита молнией сорвалась с места и кинулась бежать в распахнутые двери спальни родителей.