Лада Лузина: Рецепт Мастера. Спасти Императора! Книга 2

Башня Киевиц на Ярославовом Валу, 1

Три молодые женщины-киевлянки неожиданно приняли от умирающей ведьмы Кылыны ее дар. Как же они сумеют распорядиться им? Ведь они такие разные: студентка исторического факультета Маша Ковалева, железная бизнес-леди Катерина Дображанская и уволенная из ночного клуба безбашенная певица – Даша Чуб, по прозвищу Землепотрясная.

По воле или против нее, им пришлось стать Киевицами – хранительницами Города Киева – и навеки поселиться в прошлом веке. [1]

Сцена была достойна кисти Ильи Репина – творца многозначительного шедевра «Не ждали».. . Вот только живописцу, вознамерившемуся ее запечатлеть, пришлось бы долго ломать голову над названьем.

Отдаленно напоминавшее Машу существо в мужской шапке, сапогах, домотканой рубахе сидело в кресле, опустив глаза, сцепив брови. Невероятно красивая Катя с гранатовым колье на груди стояла в углу, кутаясь в соболье манто. Сбросив летчицкий пиджак и потертые ботинки прямо на пол, Даша Чуб развязно развалилась на диване гостиной невзрачного, маленького, одноэтажного дома на Малоподвальной, 13. Над ними всеми – на белой изразцовой печи – сидел большой и лобастый черный кот Бегемот (когда-то он принадлежал матери Акнир Киевице Кылыне да так и не признал новых хозяек – сбежал к дочери и, похоже, последовал за ней и сюда, в Прошлое). А молодая строголицая Учительница в белой блузе и черной юбке до пят, энергично ходила по комнате и говорила, говорила, говорила…

Сегодня Акнир говорила сугубо по делу – сухо и коротко, ладно и гладко. Слова ложились бусина к бусине. Учительница не позволяла себе ненужных отступлений, насмешливой дерзости, дешевой театральности; дополнявшее ее учительский образ пенсне Акнир так и не нацепила на нос – крутила в руках. Тон ее был суровым и деловым. С лица стерлись эмоции.

Но отчего-то именно из всех этих замечательных перемен становилось понятно: она боится Машу. Боится неприкрыто – и чем старательней она пытается это скрыть, тем отчетливей в ее экономичных построениях фраз проступает колючий страх.

И только сейчас Даша Чуб осознала:

«Это не Маша!»

В ожидании встречи с лжеотроком, лжепоэтесса думала о нем, как о бывшей подружке. О том, как той пришлось скрывать в монастыре свой пол, притворяться, и представляла разное… Но лишь теперь сопоставила: став их подругой, Маша не перестала быть исцелявшим на расстоянии всеведающим пророком и чудотворцем, чью святость не решались оспаривать и зубоскалы.

Но Маша святой не была. И все же делала это. Как?

«Она колдовала!»

Чуб заледенела.

Все чудеса, творимые Отроком, делала ведьма. Вся ее святость была порождением Книги Киевиц. Она переписала заклятия и оставила их на квартире. Но Маше не нужны были записи – студентка-отличница, она на лету запоминала любой единожды слышанный текст.

И во всем этом Даше увиделось что-то не очень хорошее. Но еще меньше хорошего видела в этом Акнир… Она искала Отрока и нашла младшую из Трех Киевиц, отсутствие коей нимало ее не печалило. Признав, что Маши точно нет на земле, она словно бы разом вычеркнула без вести пропавшую Третью из их общих планов…

Но оказалось, что Маша – есть . И еще оказалось, что Маша – Отрок. Тот самый Отрок, без участья которого весь ведьмин план летит к чертовой бабушке. И еще оказалось, что Маша – ведьма. Ведьма, о силе чудес которой говорит весь Юго-Западный край…

«Маша сильнее ее?»

– …блестящие реформы Столыпина не смогли ничего изменить, хотя поначалу моя мама тоже думала так, – подобралась девица к финалу. – Да, будь Столыпин жив, он изменил бы историю, он укрепил бы низы и остановил войну. Если бы он был жив… В этом-то месте мамины расчеты и не сошлись. Он умер в 1913 году от инфаркта и…

– Все, что мы сделали, было зря, – фыркнула Чуб. – Наша песня хороша, начинай сначала!

Уже смирившаяся с сим малоутешительным фактом летчица посмотрела на бывшую студентку-историчку. Чуб уже не казалось, что та втянула их в провальную аферу – она глядела на подругу сочувственно:

«Бедная, так старалась все изменить. Каково ей узнать, что Акнир ее тупо использовала…»

Но лжеотрок безучастно таращилась в пол. За шесть монастырских лет Машина привычка опускать глаза достигла своего апогея – она вообще перестала их поднимать. И летчицу посетило неприятное чувство, что все они словно заключены в стеклянный сосуд, а Маша находится за его прозрачной стеной – вроде бы рядом и все же за пределами их мироздания.