Линкольн Чайлд: Третьи врата

Они оба были покрыты вязкой черной тиной — скорее болотные существа, нежели обитатели суши, — но, главное, теперь они могли снова дышать. Они добрались до поверхности.

Ковински совсем отчаялся. Прошло секунд девяносто, возможно, две минуты. Он находился в приличной форме, машинально работая руками и ногами, однако каждый атом его измученного тела молил о кислороде. Фрэнк должен быть где-то у поверхности — просто должен. Сейчас его глаза были широко раскрыты, несмотря на боль. Несомненно, свет должен пробиваться через этот ад. И в любой момент окружающая его невыносимая чернота должна просветлеть, потом станет еще светлее, а потом… воздух, благословенный воздух!

Это было все, о чем он мечтал, что заставляло его держать рот закрытым. Воздух, ему нужен воздух, хотя бы глоток воздуха! Каждое движение отзывалось кинжальной болью в легких. Ковински уже не замечал грязи, не замечал того, как болото проникало в каждое отверстие его тела, каждую трещинку, даже в те, о которых он никогда не подозревал. Единственное, что ему сейчас жизненно необходимо, — спасительный глоток воздуха. О боже! Воздуха!

Какой ужас… Где он находится? Почему так темно? Почему он все еще ниже поверхности?

В бешеных метаниях руки наткнулись на что-то мягкое и податливое. Хотя глаза Фрэнка были широко раскрыты, он ничего не видел. Его нос пускал небольшие маслянистые пузыри. Ковински ощупал найденное. Рука… кисть… голова. Тело, несомненно, недавно умершего человека. Но в своей агонии Ковински не думал больше ни о чем. Он оттолкнул тело в сторону и продолжил пробиваться к воздуху.

Тут его скребущие пальцы снова наткнулись на препятствие — на этот раз твердое и гладкое. Металл. Наконец он добрался до станции! Умершая было надежда возродилась вновь. Еще пять секунд, может быть, десять — и он спасен. Но насколько близко спасение? Фрэнк вытянул вторую руку, пытаясь сориентироваться, готовясь подтянуться и вылезти наружу…

И тут он заметил, что твердый и гладкий кусок металла заканчивался другим — на этот раз изогнутым, усеянным мощными заклепками. Какая это часть станции?

А потом он почувствовал что-то, прикрепленное к одной из заклепок. Тяжелый кусок ткани, скользкий, грубый на концах, как будто он был вырван с большой силой.

Реальность обрушилась на него: это была не станция, а «пуповина» в районе замка́. Каким-то образом — возможно, в тот момент, когда он ударился о бревно, — Ковински оказался дезориентирован в бескрайней черноте. Он повернулся — и опять направился ко дну. К гробнице.

Нет. Нет! Это не могло быть правдой. Должно быть, он галлюцинирует. Это все паника — паника и нехватка кислорода. Он проигнорирует видение, вытащит себя и вдохнет в себя сладкий-сладкий воздух.

Ковински схватился за металлический брус и потянул себя вверх — до тех пор, пока не коснулся его грудью. Его движения были медленными, как будто он оказался в желатине, а глаза — слепыми, но это не имело значения. Теперь он оказался на поверхности. Во всяком случае, должен быть на поверхности. Он раскрыл рот…

Тот немедленно заполнился смесью грязи, тины и каких-то частиц. И, несмотря на огромное отвращение, Ковински — последний предсмертный акт — вдохнул эту гадость.

Они освободились из грязевого заточения только для того, чтобы очутиться в стихии огня. Придерживая Тину, Логан поплыл вдоль периметра станции, вдыхая воздух огромными порциями, насколько хватало легких. Четыре сектора — Красный, Кирпичный, Желтый и, очевидно, Белый — были охвачены огнем. Языки пламени, выбивающиеся из-под тяжелых брезентовых и парусиновых тентов, слизывали все, что попадалось им на пути; сжирали москитные сетки, покрывавшие понтонные мосты, как будто это были соломенные маты.

Казалось, что с особым остервенением огонь расправлялся с лабораториями и медицинским оборудованием. Купол над крылом накалился докрасна и подсвечивался изнутри дьявольским оранжево-красным цветом. По мере того как Джереми наблюдал за невероятным зрелищем, от купола оторвался огромный огненный шар, пожирающий парусину и вздымающий красно-черные клубы дыма, грозящие поглотить «Воронье Гнездо». Не менее полудюжины лодок — от вспомогательных суденышек до мощного катера на воздушной тяге — кружили вокруг, поливая из брандспойтов пожарище. Но пламя было слишком мощным, а запас воды и ее напор — слишком малы. А жижа Судда была чересчур вязкой и тягучей и не проходила через форсунки шлангов.