Макс Барри: Лексикон

Эмили толкнула дверь. Перед ней высилась кирпичная стена соседнего магазина. Увиденное порадовало ее: тайный путь к бегству. Это ее стихия. Но потом она подумала, что, возможно, именно в этом и будет скрыта проблема. Возможно, в этой ситуации ей нельзя следовать своим инстинктам, так как ее действия может предугадать тот, кто ее хорошо знает.

Из-за угла вышел Элиот.

– Черт, – сказала она.

Из ушей Элиота торчали желтые беруши. Он держал пистолет. Его глаза были расширены, лицо блестело от пота, и все это подсказало ей, что он ввел себя в интенсифицированное ментальное состояние. Поэты, если им надо было, умели так делать. Эмили видела такое. В течение часа они разговаривали и двигались значительно быстрее, чем обычно, а потом спали несколько суток.

– Понятно, – сказал Элиот.

Она подняла вверх руки. Ей хотелось заговорить, но она чувствовала, что стоит ей открыть рот, и он пристрелит ее. Хотя он пристрелит ее в любом случае. Ведь он здесь именно ради этого.

Секунду они стояли и смотрели друг на друга. Может, кто-нибудь из ребят выйдет в эту дверь и возьмет на себя Элиота? Вот было бы суперски.

Элиот свободной рукой вытащил затычки из ушей.

– Мне пришлось вырубить неподдающегося. Ему нельзя доверять.

– Ладно, – сказала Эмили.

– Я виню себя за то, что произошло. Я должен был остановить это. – Она не знала, что на это ответить. – Я вынужден убить тебя.

Эмили кивнула. В его словах она не услышала ничего нового для себя.

Его палец лег на спусковой крючок.

– Прости, что плохо учил тебя. – Выражение на его лице было странным.

– Элиот, – сказала она.

– Тебя надо остановить.

– Элиот.

Солдаты приближались. Эмили чувствовала их. Еще несколько секунд назад она обрадовалась бы, но сейчас это в некотором смысле опечалило ее.

– Я совершил ошибку, – сказал он.

Вокруг нее зароились солдаты, они появлялись будто из воздуха. Поднялся страшный шум, Элиот мог бы убить ее, но он не выстрелил. Он повалился на землю и умер.

После этого Эмили впала в странное состояние. Люди – солдаты и поэты – приходили и уходили, иногда останавливались и заговаривали с ней, но она их не слышала. Когда они стали упаковывать Элиота, она вышла на террасу перед закусочной и села за стол. Изредка кто-то проходил мимо, но большей частью Эмили была одна. Она заплакала. Она не понимала, почему плачет – ведь она так хотела разделаться с Элиотом. И это желание было четким, осознанным. Но душа все равно была полна печали, которая вырывалась из потаенных уголков и тем самым напоминала ей, что не все ее желания – ее собственные.

Рядом упала тень. Эмили подняла голову, чтобы выяснить, что за козел отважился побеспокоить ее в такой момент, и увидела Йитса.

Он поднял упавший стул и устроился на нем. Он был одет в очень красивый серый костюм, его волосы выглядели чисто вымытыми и блестели. Он снял солнцезащитные очки и положил их на стол, и оказалось, что его глаза ничего не выражают.

– О, – сказала Эмили. Она ощущала себя полной дурой. Как же. Йитс здесь. Как она раньше не сообразила?

– Мои поздравления. – Йитс смотрел на покрытые пылью здания на противоположной стороне улицы. – Теперь ты понимаешь, зачем мне понадобилась именно ты, чтобы поймать Элиота.

Эмили не ответила.

– Убеждение проистекает от понимания. Мы принуждаем других, изучая их личностные качества и обращая их против них. Все это – преследование, люди с оружием… – Он неопределенно взмахнул рукой. – Все это детали. То, что Элиоту не удалось улизнуть, объясняется лишь тем, что я понимал его лучше, чем он – сам себя. – В поле зрения Эмили появилась Плат. Йитс сказал: – Стакан воды, пожалуйста. Лучше два.

Когда Плат ушла, он снял пиджак и передал его Мастерсу, который как вкопанный стоял за его спиной.

– Я навещал делегатов. Не все согласились с тем, что отныне Организацией буду руководить я. Некоторые пытались предпринимать шаги против меня. Ожидаемые, конечно. И бесполезные, так как я понимаю их лучше, чем они – меня. Мы пытаемся затаиться, Эмили, но суть в том, что на самом деле нам не очень хочется таиться. Мы хотим, чтобы нас обнаружили. Каждый поэт рано или поздно приходит к пониманию, что в пределах идеальных стен нет ничего, достойного защиты. Абсолютно ничего. И тогда мы меняем уединенность на тесные взаимоотношения. Мы рискуем в надежде, что, выставляя себя, мы тем самым поможем кому-то найти путь к нам. Вот поэтому человек-животное всегда будет уязвимым: потому что он хочет этого.