Кейт Бернхаймер: Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад

Надеюсь, книга эта станет для вас не только фантастическим читательским переживанием, она не только вновь познакомит вас с этими историями, чьи чары и прошли проверку временем, и продолжают будоражить воображение, но еще она поможет сохранить волшебные сказки для будущих поколений. Ибо в них вы отыщете самый что ни на есть чудесный мир. Да, он жесток, и да, в нем случаются утраты. Там убийства, кровосмешения, глад и тлен — все это неотъемлемо от этих историй, как без этого не бывает и нашей жизни. Сказочный мир — он настоящий. В сказке содержатся чары, которые не фальшивы; их заклинанием вызывается защита тех, кому на земле грозит самая большая опасность. «Кроткие унаследуют…» — как говорилось в одной из самых первых историй, что я слышала в детстве. Тогда я в это поверила — верю и сейчас.

Сказки, читатели сказок, эта книга — ваша.

И вот мы здесь. Протолкались через толпы, проплыли против течений, преодолели препятствия (нашли в карманах столько мелочи, сколько надо на автобус через весь город) — и успели вовремя.

Не нужно проносить втихаря бокал шампанского мимо капельдинера. Нам оно не понадобится. У нас в руках лишь билеты в бельэтаж на каждодневный сыр-бор. Красного ковра тут не предвидится. В «Вечерних развлечениях» не покажут. Это не такое событие, что случается лишь раз в жизни. Поскольку домашняя сказка никогда не устраивала прощальных гастролей, ей и возвращаться на сцену нет нужды.

Так отчего ж так бьются наши сердца?

Возбужденный ропот в фойе, ложах, партере — заразен. На нас сейчас обрушится волшебная сказка — и только раз, и по-прежнему, и снова. Мы знаем, чего нам ждать, — ну и, само собой, не знаем, ибо сказки могут наводить чары по-разному. Уделили внимание — будем внимать. Толкин — филолог, ставший бардом и создателем Средиземья, — называл это «феерия» — тем, что «держит воедино моря, солнце, луну, небо, землю и все, что в ней: дерево и птицу, воду и камень, вино и хлеб, а также нас, смертных, когда мы очарованы».

Раз пресс-релиз Толкина столько всего нам обещает, можно запросто решить, что такое место — театр «Глобус». Шекспир так и думал. Поэтому-то мы так и спешили сюда — успеть к третьему звонку. Мы предвкушаем тут явление призрака обещанной феерии — чередой эпизодов, все они похожи, все различны. Кажутся ли они архаичными или же постмодернистскими, привычными или авангардными, очевидно их очарование или незримо — все они будут куролесить, не привлекая внимания к ловкости рук самой феерии: ее фокусы одновременно полагаются и на театральные «дым и зеркала», и на глубочайшую магию.

На этих первых страницах мы представляем вам нечто вроде театральной программы: рекламы в ней нет, как нет и намеков на грядущие развлечения. Она не предлагает, где можно поужинать после представления. Мы — сами по себе. Но, листая ее от конца к началу — с любопытством, нетерпением, а то и ощущением собственной избранности: мы ведь уже не дети, — чего же мы ожидаем?

В традиционных сказках действующие лица берутся из центрального агентства. У нас еще есть пара минут — давайте же проберемся за сцену. Откроем дверь в артистическую с ее зелеными стенами и подсмотрим, кто там ждет своего выхода. Вот стайка красоток, одна приятней другой, скромнее, преданней и милее (и неважно, с какого края мы начнем осматривать комнату). Вот компания сплетниц — все гран-дамы, добрые, как крестные, или испорченные, как ведьмы, — ну или и те, и другие поочередно. Вот карги и колдуньи, охотники и горбуны. Вот короли, цари и правители — целый съезд монарших особ. Ну и выводок дураков и простаков.

Это еще не все. Мерцающими паутинками тают эльфы, пикси, феи и ангелы-хранители. Вот злодеи в изобилии — от гномов до великанов, в порядке возрастания габаритов. Вот ватага принцев — по преимуществу прекрасных, а временами еще и храбрых и умных. Неподалеку ржут их столь же доблестные рысаки; наблюдают коты с глазами, что как фазы луны; вот и медведь, который умеет разговаривать, но не хочет, — свернулся клубочком подле медведя, который хочет говорить, но не может. Вот первый петух на шестке, ранняя пташка, филин, что зловеще ухает в полночь, гусыня, несущая золотые яйца. (На самом деле, возможно, это и сама Матушка Гусыня — следит, как тут и что, но она себе на уме: сокровищами делится, а тайн своей физиологии не выдает.)

Что же до места действия — поглядите на сменные фоны, расписные ширмы, задники, вздернутые во тьме под потолок. Скорее всего, декорации скромны и неопределенны: сад, кухня; дворец, лачуга; море, пещера; рынок, луг; колодец, чаща; тюремная башня, убежище на острове. Мир, сложенный за сценой, довольно велик. Но: