Майкл Мартоун: Папа сожрал меня, мать извела меня

И прямо в ней, прямо в ней хлопья ёдида давай таять. Но хлопья те, они не тают чтоб в воду. Хлопья те, они сразу в дым превращаются, а тот крутится да вертится под стеклянной крышкой.

Джек-то, он вылезает через дырку его размера, какую лестница из дыма провертела в верхушке металлической тучи. Джек-то, он выбирается из нее, через дырку в туче.

Джек-то, он стоит на верхушке прям той тучи.

Джек-то, он стоит на верхушке прям той тучи и держит в руках стеклянной крышкой накрытую стеклянную плошку, а в ней дым пурпурный, какой был раньше серебряными хлопьями ёдида.

Джек-то, он крышку стеклянную подымает не сходя с места. И дым-то, он как поползет. Дым-то, весь бьется на мильён зернышек дыма, а их ветер тащит в синее-синее небо.

Джек-то, он сдувает дыханьем из дыхалки своей пыльной последний дым из плошки.

Джек-то, он видит мильён зернышек дыма, как те летят к мильёну облачных облаков, беленьких да миленьких.

Джек-то, он добрался.

Джек-то, он на верхушке здоровенной металлической тучищи и он добрался.

Джек-то, с той верхотуры он смотрит, как летят по небу синему-ясному зернышки дыма к облачным облакам, беленьким да миленьким.

Джек-то, он добрался, он добрался до самого добра.

Джек-то, на верхотуре, он сколько-то слюней собирает в своем сухом-пресухом рту. Немного, но хватит.

Джек-то, он с края той здоровенной металлической тучищи свешивается, на какую забрался. Он смотрит на пыльную тучу, какая висит внизу под ним.

Джек-то, плюет он.

Я рос на широкой плоской равнине, и жизнь там двухмерная — по осямхиz. Ширина и длина. Поэтому все, что увлекало взгляд в высоту, по осиу, было волшебством. Телевышки, радиомачты, защитные лесополосы и рощи, элеваторы, силосные башни, увенчанные громоотводами, и сами молнии, ветряные мельницы и водонапорные башни. Как хребтины от «Я» тянулись вверх. Мне кажется, поэтому Чикаго — равнинный город на плоском озере — родина небоскребов. Когда вырос, я первым делом взялся забираться на самые высокие здания — по мере их постройки. Навестил смотровую площадку «Пруденшл-билдинг» и смотрел, как строят «Стэндард-ойл-билдинг», которое еще выше. У «Стэндард-ойл» не было смотровой площадки, а вот у «Хэнкок-билдинг» — была, и с нее я смотрел, как строят башню «Сирз», а с «Сирза» я видал все — ну почти, то есть, во всяком случае, Гэри и Индиану в далекой дали. Я рос-рос — и вырос. А пока рос, жил на плоской широкой равнине, а та получилась из шоколадного торта-торфа, что казался бесконечно бескрайним. Пока я рос простенько в плоскости равнины такой ширины, все мы и всё на ней, даже небоскребы, казались невидными точками на бесконечно простой плоскости геометрии. Пока рос, я пел, не зная, что кукурузный побег в высоту — до глаза слоновьего. Расти — целая драма чистых пропорций, отхкуи кz, а они все образуют путь, путь во времени. А время-то кратко. А время-то долго. А время-то всё.

— М.М.

Целый день в ведьмин дом входили коты — и выходили. И окна оставались открытыми, и двери, а были и другие двери, кошачьи, неприметные, в стенах и наверху, на чердаке. Коты крупные, холеные и безмолвные. Никто не знал, как их зовут, и даже есть ли у них имена, не знал никто, кроме самой ведьмы.

Одни коты были цвета сливок, другие — пестрые. Были и черные, как жуки. Все они занимались ведьмиными делами. Кое-кто заходил к ней в спальню с чем-нибудь живым во рту. А когда выходили, рты их были пусты.

Коты носились рысью и крались, прыгали и припадали. Они работали. Двигались они, как кошки — или, быть может, как часы. Их хвосты подергивались, как мохнатые маятники. Они не обращали внимания на ведьминых детей.

В то время у ведьмы было трое живых детей, хотя некогда у нее детей, может, имелись дюжины. Никто — тем более, сама ведьма — не позаботился их подсчитать. Но было время, когда дом кишел котами и младенцами.

Ныне, когда ведьмы уже не могут обзаводиться детьми обычным способом — их матки набиты соломой, кирпичами или камнями, а когда приходит срок, они рожают кроликов, котят, головастиков, дома, шелковые платья, и все-таки ведьмам нельзя без наследников, даже ведьмам хочется стать матерями, — ведьме пришлось добывать своих детей другими средствами: она украла их или купила.