Марина Александрова: Судьба первородной

Бредя по ночным улицам хмурого города, когда с неба падали легкие снежинки, я ловила себя на мысли, что сейчас, должно быть, похожа на одну из них, ибо мотало меня из стороны в сторону не хуже, чем этих пушистых бедняжек. Впереди показалась заброшенная смотровая крепость из грубо отесанного камня, и мне вдруг захотелось, как это часто бывает у изрядно выпивших людей, на нее залезть. Зачем? Кто бы знал?! Просто надо. Благо башня давно пустовала, а лестница, ведущая наверх, была вполне себе надежной, так что на смотровой площадке я оказалась быстро и без приключений. Приключения были впереди…

Не зря я говорила о том, что не люблю выпивать. Во-первых, но не в самых главных, легче осушить небольшой пруд, чем напоить меня: пить — занятие утомительное для таких, как я; во-вторых, в таком состоянии я проблемная больше обычного.

Итак, стоит представить: на улице глубокий минус, валит снег, холод такой, что дыхание индевеет на одежде и волосах. Я, изображающая снежинку на высоте в десять человеческих ростов. Для пущего сходства танец продолжается на каменном ограждении. С одной стороны пропасть, с другой — относительно безопасный пол. В руках мой шест для баланса. Думаю, все могло и обойтись, если бы внизу кто-то не заорал в момент особой концентрации. Ожидаемо я поскользнулась и дланью возмездия обрушилась на врагов юного Трэя. Как известно, чем с большей высоты падает тело, тем большую скорость оно в конечном счете может набрать. Так что мои невеликие килограммы стали карой небесной для двоих оборотней, что теснили свою жертву к стене… Стоит заметить, что в той истории все выжили, хотя ее завершение я помню смутно. Все мои попытки вызнать детали у очевидца так ни к чему и не привели, единственное, что было мне ответом, — это неконтролируемый смех, перемежающийся икотой. А то, что помню я, — это гнев за прерванный танец и радость, что шест был все еще в моих руках.

Наши взаимоотношения после — это совсем другая история. Но хочу заметить: в эту ночь я спасла его, а он, появившись в моей жизни, помог найти спасение мне. С ним мне стало тепло на долгие годы, ровно до тех пор, пока он не сказал, что этого уже мало ему. Трэй хотел, чтобы я предпочла памяти его. Но я всегда выбирала Кирана, даже когда точно знала, что его уже никогда не будет в моей жизни.

— Я все слышал, — сказал он, продолжая расчесывать мои волосы — Это странно, что, встретив тебя спустя столько лет, я вновь должен буду отпустить, ведь так?

Я тяжело вздохнула, но ответить должна была. Трэй был не тем, кому мне хотелось бы врать.

— Если что-то пойдет не так на этом приеме, я должна буду уйти. Я не останусь.

— А если окажется так, что там будет и правда он?

— Больше всего на свете я боюсь того, что вновь позволю себе надеяться. Но даже если Двуликий так распорядится, что он окажется жив… — На этих словах дыхание мое перехватило. Даже произносить подобные мысли, о вероятной доле возможности, было больно. — Я не оставлю его. Я выбрала этого мужчину очень давно. Выбрала сперва мужем, потом другом, потом отцом для нашего ребенка, выбрала своей половиной, и не важно, что с ним произошло, что все эти годы я продолжала верить, что его больше нет, но я не могу просто отвернуться от него.

— А что, если он тот, кто предал тебя… вас? — это был бы закономерный вопрос для любого, кто мерил жизнь общепринятыми человеческими понятиями.

— Возможно, ты мне не поверишь, такое сложно понять тому, кто не был рожден в одно время вместе с нами и не прожил бы той жизни, которая досталась нам. Но Киран никогда бы так не поступил.

— Как ты можешь быть уверена в этом?

На некоторое время я замолчала, пытаясь объяснить то, что я просто знала.

— Я, девочка из простой деревенской семьи, однажды вошла в королевскую семью. Как вы — люди, оборотни, аланиты — смотрите на подобные союзы?

— Такой мезальянс невозможен в империи.

— В Эйлирии он был тоже маловероятен. Но вы смотрите на мир сквозь призму материальных благ, разглядывая друг друга точно капусту на рынке. У какой капусты больше листочков, какие из листьев более сочные, а какие нет. Быть может, причина в том, что в нас есть сила созидания, но когда я смотрю на человека, я не вижу его кошелька, не замечаю, насколько богатая одежда на нем, не вижу разницы в происхождении. Ты не подумай, я не тупая, я знаю, что значит пропасть между сословиями, но я просто не понимаю ее. У семьи Кирана были деньги, власть и положение в обществе. У моей семьи не было ничего, да я особо и не помню ее. Подозреваю, после того, как казна выдала им за меня откупные, для них началась совершенно иная жизнь. Но была Соль и был Киран, женщина и мужчина, которые могли сделать мир счастливым друг для друга. В это мы верили. Когда-то я носила богатые платья, посещала приемы и балы, а потом мы уходили вместе с нашими братьями и сестрами и жили под звездным небом. И какая разница, где и как, когда ты живешь так, как ты этого хочешь, с тем, кого ты выбрал? Золото — всего лишь металл, власть — иллюзорна, хозяйка жизни — лишь смерть. Положение в обществе — что это вообще? — усмехнулась я. — Люди сами заковывают себя в цепи условностей. Они сами мешают себе быть счастливыми. Потому скажи мне, что можно предложить такому, как я, чтобы он решил предать свой мир? Тех, которые всегда поддержат? Которые всегда разделят с тобой этот мир и будут смотреть на него так же, как и ты? И поэтому когда ты спрашиваешь меня, допускаю ли я мысль о том, что этот человек предал нас, я отвечаю тебе — нет.