Юлия Латынина: Во имя государства (сборник)

– И тебе не жалко, что ты променял мою постель на плаху?

– Плаха лучше твоей постели, женщина! Посмотри на себя в зеркало! Ты годишься мне в матери! Пусть с тобой лежат дворцовые чиновники, тискают увядшие груди в надежде заполучить хлебную должность!

Краска сбежала с лица государыни.

– Маленький негодяй! – вскричала она. – Каждое твое слово будет стоить тебе лишнего часа пыток!

– Что же, – усмехнулся Идасси, – это-то и означает, что я прав.

Государыня в сердцах швырнула на пол фонарь и вышла вон.

В это время в народе распространился слух, что во дворце что-то неладно. Никто из низших людей не видел государя на церемонии Семи Зернышек. Слухи густели, густели, и кое-кто начал открыто поговаривать о том, что наставник государя, Даттам, зарезал молодого государя и подменил его барсуком. Барсук принял государеву личину и совершал самые гнусные поступки.

Но на этом шакуники не остановились и решили извести государыню колдовством, которым они владели в совершенстве. В платье государыни нашли зашитую лягушачью лапку. Под окнами откопали истыканного иголками ихневмона. Из-под ножки стула в зале Ста Полей извлекли злокозненный амулет.

Народ волновался, требуя расправы над шакуниками. В конце концов заговорщиков схватили. Казна вздохнула свободней, получив не менее трехсот миллионов, а всем остальным завладел народ.

Что же до банкнот банка Шакуника – то все обязательства по их обмену взяла на себя казна. Правда, в связи с этим была такая паника, что многие, далеко отстоящие от власти, продавали их буквально за гроши. Помощник министра финансов Чареника и первый министр Руш через подставных лиц скупили много таких дешевых билетов и выкупили их потом в казне по полной стоимости. В то время возникло даже выражение «взятка билетами Шакуника», то есть взятка такими деньгами, из которых нижестоящий даритель вовсе не может извлечь никакой пользы, а вышестоящий, наоборот, может.

Вот минула еще неделя, и месяц, и другой, и Идасси по-прежнему лежал в камере, как волчонок, зализывающий раны. Никого к нему не пускали, кроме писцов и палачей, и теперь эти люди, добывая из него показания, обращались с ним как нельзя хуже, так что Идасси приучился вздрагивать и сжиматься в комок, когда слышал шум открываемой двери.

От него совсем не требовали, чтобы он рассказывал о собственных планах, а все время настаивали, чтобы он признался в сообщничестве с заговорщиками-шакуниками, и в конце концов Идасси подписал все, что они хотели. После этого Идасси переодели в чистое платье и перевели в более светлое место, и по этим признакам Идасси догадался, что его скоро казнят.

А на следующую ночь он проснулся оттого, что в его камере ярко горел свет, и, открыв глаза, он увидел, что в его ногах стоит государыня Касия и держит в руке фонарь в форме лотосового цветка.

– Ты сказал мне слова, которые женщина вряд ли забудет, – промолвила Касия, – и получил за эти слова сполна. И все же я исполню любую твою просьбу, не считая, конечно, просьбы о помиловании.

Идасси помолчал и сказал:

– Самая страшная доля для человека – умереть без наследников. Тогда душу его топчут в аду, как траву, а род его засыхает как разбитое молнией дерево. Мне семнадцать лет, и у меня нет ни сына, ни брата. Прошу тебя – вели привести мне женщину из веселого дома, чтобы я мог оставить в ней свое семя.

Тогда государыня чуть заметно усмехнулась и положила руку на свой едва округлившийся живот.

– В этой просьбе нет надобности, – ответила государыня. – Через пять месяцев у тебя будет ребенок, и уж теперь-то точно судьба его будет счастливей судьбы Инана.

С этими словами государыня нагнула голову и вышла из темницы, а Идасси закрыл глаза и лежал, не шевелясь.

Через пять месяцев после казни Идасси у государыни Касии родился ребенок, и это был мальчик. У него были темные глаза и удивительные волосы, которые казались черными в полночь и красными в полдень, как и у многих, принадлежавших к королевскому роду вархов.

Когда государыня Касия умерла, мальчику было десять лет. Молодой государь Варназд относился к брату с заметным расположением. Тот окончил Лицей Белого Бужвы, стал чиновником продовольственного ведомства и впоследствии занимал достаточные посты, однако в жизни его не было ничего замечательного.