Алексей Зубко: Специальный агент преисподней

– Зачем? – удивился портной.

– Тетя Лами говорит -для гомро… геморо… горомоничности.- Справившись с труднопроизносимым словом, девчушка протянула сложенную по типу пресса «баксов» (была раньше такая мода – скатать и перехватить резинкой, а что в середину газетные листы подкладывали – так это для куражу, со стороны не увидишь) ленту шелковой ткани нежного зеленого цвета. И уточнила: – В хвост и в гриву.

Я лишь вздохнул – делайте что хотите. Просунувшийся в окно Дон Кихот бодро отрапортовал:

– Пора выходить. Невеста уже в храме.

– В каких условиях приходится трудиться! – всплеснул руками местный кутюрье.- Сплошная спешка…

– Пропустим все самое интересное,- испугалась Фрося, переводя взгляд с меня на приоткрытую дверь, сквозь которую доносится гомон гостей, разбавленный

редкими выкриками запарившихся поваров.

– Скоро вы там? – прокричал с улицы Добрыня Никитич, по случаю такого события сменивший будничную кольчугу на праздничную – новенькую и сияющую серебряным напылением.

Сбив хвостом на лету настойчивую муху, я вышел на крыльцо, вдохнул напоследок глоток свободного воздуха и направился к поджидающим меня у входа в церковь родственникам. При моем появлении они оживленно замахали руками – мол, скорей!

Лада, вся в белом, и вправду выглядит богиней любви и красоты, но в отличие от Ламииры, даже тех времен, когда ее звали Афродитой, ее облик более зрел и мягок, и веет от нее той по-славянски одухотворенной нежностью, от которой щемит сердце. По правую руку от нее, с ивовым прутиком в руках, сестрица Полеля. По левую- Дид, в чьи обязанности входит подброска дровишек в семейный очаг. Ну там пару страниц из камасутры на сон грядущий навеять, сушеных листьев дикорастущего эквивалента виагры в заварку натереть или еще с чем для укрепления семейных уз подсуетиться. Из-за их спин озорно подмигнула мне Дидилия и принялась задумчиво загибать пальцы: сперва на одной руке, затем на второй. Интересно, количество чего прикидывает древнеславян-ская покровительница материнства, поглядывая на мое движение, к семейной жизни?

Таинство обряда пускай так и остается таинством, поскольку на всем его протяжении меня занимала одна-единственная мысль, рожденная детской верой в чудеса.

Она поцелует меня, и чары спадут. Иначе зачем я ей такой? Для сельхозработ?

– … взять рабу божью Ливию в законные жены?

– Фр-фр! – согласно закивал я. От резких движений бантик слетел и, трепыхаясь, словно бабочка с поломанными крыльями, опустился на пол у моих ног.

– А вы… Зачем сразу кричать, да?… Можете поцеловать невесту,- наконец-то разрешил священник.

Закрыв глаза, я прикоснулся к ней губами и замер в ожидании грома и молнии… А в ответ тишина. Лишь тепло ее пряно пахнущих губ.

И тут вздох прокатился по храму.

Ливия, не отрывая губ, обхватила руками меня за шею и повисла на ней.

Я обнял ее и вздрогнул, осознав, что чудеса все же случаются. И не те, над которыми приходится втихомолку потеть джиннам или группе технического обеспечения, а самые настоящие.

– На все воля божья,- пророкотал отец Дормидонт.- И милость его безгранична. А вы это… прекратите наконец целоваться.

Недовольно скривился князь Владимир.

– Ты знала? – прошептал я на ухо любимой. Лишь легкая обида за то, что знала, но не сказала, промелькнула и тут же исчезла.

– Надеялась.

– Я тоже.

– Вот я и пленила тебя, мой единорог.

Пленить единорога может лишь… Медленно, со скрипом в моих порочных мозгах зародилась и созрела мысль о возможной причине чудесного воздействия на меня поцелуя Ливии. Не позднее, чем во время той, которая первая и брачная, я узнаю верность данного предположения.

Закутавшись в попону, я взял на руки деву-ангела и понес ее в светлицу.

Выстроенные елочкой столы ломятся от снеди, скамьи призывно подмигивают вишенками, коими расшиты дорожки…

– За здоровье молодых! – едва усевшись, воскликнул Владимир князь, вскинув полный кубок янтарно-красного вина.- Горько!