Налунга заметила, что из деревни ушли далеко не все воины, но задавать вопросы поостереглась. В конце концов она была всего лишь рабыней. Частью имущества, захваченного в бою. Долгая поездка закончилась на берегу моря, в бухте. Увидев длинный приземистый дом, сложенный из камня и покрытый двускатной деревянной крышей, Налунга зябко укуталась в свой драный плащ и, с тоской посмотрев на свинцовые воды бухты, подумала:
«Если и северяне решат меня продать, то лучше уж утонуть в этих водах».
От этой странной мысли ей стало ещё холоднее. Вскоре, подогнав телегу к дому, воины высадили пленников и, бесцеремонно загнав в дом, приказали рабам затопить оба очага. Дальше всё пошло по накатанной. Сама Налунга уже хорошо представляла, что сделают с пленниками победители. Разбив всех схваченных по социальному статусу, северяне ловко связали благородных дам, предварительно озадачив рабынь делами.
В один из очагов северяне сунули тавро, которым клеймили рабов, и, дожидаясь, пока оно как следует раскалится, принялись снова пить. Старательно очищая выданную ей солёную рыбу, Налунга внимательно следила за всем, что происходило вокруг. Больше всего она боялась удара в спину. Её бывшие охранницы вполне могли попытаться решить свои проблемы и страхи таким простым и доступным способом.
Но время шло, а ничего особенного с ней не происходило. Северяне, уже изрядно набравшись, клеймили всех пойманных женщин, предварительно использовав их по прямому назначению. Слушая визг и мольбы о пощаде своих недавних хозяек, Налунга только криво усмехалась, когда очередная жертва начинала обещать большой выкуп за себя.
Обычно после таких посулов раздавался дружный смех и презрительные высказывания в адрес их родственников. Почему северяне не поверили их обещаниям, Налунга так и не поняла, но вскоре все благородные дамы стали обычными рабынями. Когда боль от ожогов и шок от пережитого отступили, им приказали заняться праздничным столом.
Поправляя обрывки некогда роскошных платьев и страдальчески морщась от боли в обожжённых плечах, эти дамы, ещё не так давно презрительно морщившие носики при появлении рабов, принялись послушно подавать разносолы на длинные столы. Согнувшись над корытом с рыбьей чешуёй, Налунга старалась сделать всё, чтобы про неё забыли. Переживать очередные побои от своих бывших служанок она не хотела.
Она уже почти успокоилась, когда в дом вошёл тот самый воин и принялся что-то обсуждать с беглянками. Не придя к определённому решению, он что-то приказал, и Налунга испугано сжалась, предчувствуя очередную опасность. Её инстинкты не подвели её и на этот раз. Одна из её бывших телохранителъниц, вооружившись копьём, пришла именно за ней.
Бесцеремонно ткнув Налунгу стальным наконечником, она молча указала ей в сторону собравшихся, и рабыне не оставалось ничего другого, как покорно следовать в указанном направлении. Всё, что произошло дальше, она потом долго вспоминала как свой самый страшный кошмар. Стоявший перед девушками воин смерил её мрачным взглядом и задал только один вопрос:
— Почему она не защитила себя, если такая сильная колдунья?
Сообразив, о чём идёт разговор, Налунга внутренне содрогнулась, но постаралась ничем не выдать своего испуга. Слушая, как её лучшая телохранительница продолжает убеждать воина в том, что Налунга всё ещё опасна, рабыня мысленно проклинала её болтливость, когда неожиданно вдруг поняла: несносная девчонка была по уши влюблена в него. Но дальше ей стало не до размышлений.
Приказав ей положить руку на колоду для рубки мяса, воин наступил ей на руку сапогом и, выхватив секиру, приказал:
— Колдуй! Защити себя, если можешь, иначе я уничтожу тебя.
Заглянув ему в глаза, Налунга вдруг поняла, что это не шутка. Этот воин в одиночку был опаснее всех северян вместе взятых. Понимая, что ничего сделать не может, Налунга принялась умолять пощадить её. Впервые за много лет ей стало по-настоящему страшно. Вскоре к её мольбам присоединились и голоса её бывших охранниц.
Только когда воин убрал секиру, Налунга сообразила, как близка была к смерти. Испуганно глядя на него, она почувствовала то, что однажды уже испытала. Это было в самом начале её рабства, когда кочевник Аль-Руффи без долгих размышлений высек её плетью за неповиновение. Это было больно, обидно, страшно. Но ещё это и возбуждало бывшую королеву города черепов. Ведь перед ней был тот, кто заставил её по-настоящему испугаться и сумел показать, что она для него всего лишь вещь. Так было тогда, так же получилось и сейчас. Налунга вдруг почувствовала, как у неё сладко заныло внизу живота, а колени подогнулись, едва удерживая вес тела. Не помня себя, она пообещала воину, что выполнит любой его приказ, и даже не подумала, чего ей самой будет это стоить.
Читать дальше