Дмитрий Емец - Огненные врата

Прасковья пошла по коридору. Навстречу ей от лестницы двигались два парня с верхнего этажа – ребята мрачные и с дурной репутацией. Поговаривали: они живут тем, что выбивают долги.

Прасковья шагала прямо на них с видом царицы, убежденная, что ей уступят дорогу. Дорогу ей не уступили, а саму Прасковью толкнули, обругав грубо и грязно. Она остановилась и посмотрела, но не на обидчиков, а на Мефа. Тот понял, что сама себя она защищать не будет. Буслаеву стало тоскливо. В общежитии озеленителей он предпочитал не драться. Но тут был тупик: не вмешаться он не мог.

Парни отошли шагов на десять, когда Меф догнал их. Они наверняка слышали его шаги, но не обернулись, а лишь расслабленно приостановились. Меф догадывался, что это может означать, и не удивился, когда один из них попытался резко лягнуть его подъемом стопы в пах. Зато удивился сам парень, когда нога его пролетела мимо цели, а сам он лег на пол от нескольких резких ударов. Второй отскочил, и с ним пришлось повозиться. Он то атаковал, то отступал, не подпуская Буслаева к себе.

Меф возился с ним целую минуту, опечаленный своей теперешней формой. «Если не тренируешься один день – замечаешь сам, если два – замечу я, если неделю – заметят все», – вспоминал он слова Арея. Меф же не тренировался полгода и очень «сполз».

Откуда-то выскочил третий, потом поднялся второй. Меф дрался вначале с двумя, затем с тремя, после, кажется, уже с четырьмя, а дальше он и счет потерял. Каждый озеленитель кому-то брат, дядя или троюродный племянник, а как не помочь земляку? Меф стремительно перемещался, не позволяя нападавшим окружить его. Хлопали двери, высовывались полные любознательности черноглазые головы. Драка вначале шла на этаже, потом выкатилась в вестибюль, а оттуда на улицу.

Дважды Мефа сшибали на землю. Несколько раз он пропускал удары по голове. В глубине носа возникло тупое ощущение сдавленности, а во рту железистый привкус. Он сам не понимал, как ему удавалось вскакивать. Он не столько нападал уже, сколько защищался, изредка огрызаясь двумя-тремя ударами. Но при этом чувствовал, что силы его на исходе. Сейчас собьют на землю и запинают. Обычная тактика озеленителей, когда один за всех и все на одного.

Зигя сидел на корточках и сосал пальцы. То один, то другой, будто сравнивал их по вкусовым качествам. Когда на него кто-то налетал, он издавал хныкающий звук и перемещался немного в сторону.

Мефу не стоило на него засматриваться. Один из озеленителей, видимо, бывший борец-вольник, немолодой уже, с лоснящейся лысиной, прошел Буслаеву в ноги и сшиб его на землю. Другие с медлительной торжественностью сгрудились вокруг, готовясь добивать его ногами.

Мефу стало совсем туго. На шее у него сомкнулись могучие руки. Озеленители не желали, чтобы Буслаев вопил. Они были сосредоточенны и злы.

– Сынок! Зигя! – придушенно крикнул Меф из последних сил.

Со стороны солнца качнулась широкая тень. Борец-вольник запоздало оглянулся и улетел по дуге, в полете группируясь и сохраняя шею от перелома. Даже в полете ощущалось, что это человек опытный, пользующийся среди своих заслуженным уважением.

Парень, пинавший Мефа ногами, захрипел от ужаса и, упав на траву, закрыл руками голову. Нечасто увидишь, как Зигя защищает папу. Сопя от негодования, «сыночек» прокручивался направо и налево, размахивая руками как пропеллер. Учитывая вес его ручек, работало это как раскрученный на цепи лом.

Меф, покачиваясь, встал, готовый защищаться. На него никто не нападал. Зигя дрался с четырьми озеленителями, один из которых пытался подстрелить его из травматического пистолета. Меф огляделся. Из окон за ними наблюдало все общежитие. Несколько десятков голов: мужских, женских, детских. Многие снимали на мобильники. Меф понял, что надо срочно принимать меры, чтобы не оказаться виноватым в групповой драке.

– П-помогите! Убивают! Мои гражданские права нарушаются! Да здравствуют порядок, закон и мир во всем мире! – заорал Меф, петухом налетая на тех озеленителей, что делали слабые попытки подняться.

Зовя на помощь, он не забывал молотить кулаками, и озеленители один за другим укладывались на травку размышлять о грустном и печальном. После третьего призыва о помощи дорожка, ведущая через газон, опустела.

Меф еще немного повопил для порядка, призывая всех желающих спасать его, а потом, прихрамывая, подошел к Прасковье, спокойно стоявшей среди неподвижных или слабо шевелящихся тел. Ноздри у нее хищно раздувались, глаза были как у подкрадывающейся кошки. На вопящего Мефа она оглянулась вопросительно.