Карина Шаинян: С ключом на шее [СИ]

— Филька! — выкрикнула она, и Ольга повела плечом — но ружье в ее руках не шелохнулось.

— Думаешь, я тебя не узнала? — хрипло выговорила Ольга. — Думаешь, влез в него, и я тебя не трону? Думал, я тебя не найду? Отойди! — завизжала Ольга пронзительно, и Яна подпрыгнула, поджимая зад, потеряла равновесие и покатилась по песку.

Голодный Мальчик рассмеялся, а потом мир взорвался грохотом.

Отдача швырнула Ольгу на землю. Выронив ружье, она с криком схватилась за плечо. (…прижимай, говорит папа. Прижимай крепко-крепко, а то сломаешь что-нибудь. Теперь… давай! Неведомая сила швыряет Яну в кусты, от боли брызжут слезы. На следующий день по ее плечу и половине груди расплывается гигантский синяк, и папа говорит: надо было крепче прижимать, но ты молодец, ты же попала…)

Яна оглушенно заворочалась, сквозь звон в ушах собирая руки, ноги, голову в единое целое. Над ней чаячьми криками вились голоса Ольги. Один — взрослый, усталый и напуганный. Другой — молодой, полный яростной силы. Ольга спорила сама с собой. Кричала сама на себя. Яна затрясла головой; звон в ушах наконец затих, мир перестал дрожать, и только Ольга по-прежнему двоилась. Яна изо всех сил зажмурилась, и глубокая чернота, мелькнувшая за веками, отрезвила ее. Ольга была только одна. Усталая, изломанная горем, взрослая Ольга держала за руки свою рыдающую дочь, и та лягалась, пытаясь достать мать по колену.

Наверное, она следила со склона, как они следили когда-то за папой и дядей Юрой. Лежала в березе прямо рядом со скелетом скрипки. Подсматривала… Голодный Мальчик, вновь застреленный из того же ружья, мерцал. Голодный Мальчик растворялся в воздухе, снова раненый в вечно жаждущий пищи живот, снова сбегал туда, где его никто не тронет, где можно отсидеться, пока кто-нибудь снова не захочет дружить с ним и кормить его. Третий раз… Только теперь у него было другое лицо.

И вместе с ним исчезал Филька. Уходил туда, где не было ничего, кроме вечного, высасывающего душу голода. Застонав, Яна упала на колени, зажала рану, из которой хлестала черная кровь, и бессильно уронила руки. Она могла бы спасти его, но знала, что будет дальше. И даже если бы она захотела — Ольга не позволит забыть… Сбоку ткнулась Полинка, расплескивая воду из консервной банки. С отчаянием взглянула на мать.

— Помоги ему! — выкрикнула она, и Ольга, сжав губы в ниточку, качнула головой.

— Отче наш… — прошептала она. Опустилась над Филькой, сжала его прозрачную ладонь. — Отче наш… — она сухо всхлипнула. Кто-то часто и горячо задышал в ухо, по щеке мазнуло мокрой шерстью. Ольга яростно взвизгнула:

— Ты еще!

Мохнатый хвост упруго замел по песку, вздымая блестящие облачка. Лобастая голова с усилием протиснулась между локтями. Клыки осторожно сомкнулись на истаивающем запястье, и в сердце Яны толкнулась робкая, необъяснимая радость.

— Фу! — дико заорала Ольга. Занесла напряженную ладонь, целясь шлепнуть по морде, — пес, извиваясь, попятился, и тут Яна наконец вспомнила. Перехватила руку Ольги, останавливая удар.

— Не мешай.

— Что? — глаза у Ольги были белые от бешенства. Пустые.

— Позови собаку обратно. Скажи, чтобы отвел его. Он за этим пришел — отвести.

— Куда?

— Понятия не имею, — ответила Яна. — Но Филька говорил, что для этого нужна собака…

Ольга дернула носом, с сомнением глядя на подобравшегося кобеля. Чуть отодвинулась, открывая путь.

— Можно, — хрипло сказала она, и страшные зубы ласково обхватили Филькино запястье.

Резная трубка в его руке взорвалась с громким хлопком; острый костяной осколок, отлетев, вонзился Яне в плечо, и на футболке проступила капелька крови. Одна-единственная капля, — а потом тончайшая меловая пыль забила ранку, полностью остановив кровь. От футболки запахло ящиками с геологическими образцами.

Филька задрожал часто, как струна; его обрюзгшее лицо разгладилось, стало прозрачным, как страница читанной сотни раз книги, как весенний лед, как долизанный до конца леденец. Еще несколько секунд воздух на его месте казался чуть гуще, чем вокруг, — а потом с моря налетел ветер, и не осталось ничего.

Ветер принес истошные крики чаек и морось, пробирающую до костей, а потом Полинка уткнулась лицом в колени и разрыдалась отчаянно и громко, как голодный младенец.

— Идем домой, — устало попросила Ольга. Полина, всхлипнув, опустила слипшиеся ресницы и выдвинула челюсть. — Идем домой, — повторила Ольга. — Пожалуйста…