Алиса Дорн: Тихие воды

— Я уверен в этом, — заверил ее Виктор.

— Но ведь это невозможно! — воскликнул я, встревая в их диалог.

— Что именно?

— Вместе с телом… вы прислали мне медицинскую карту барона. Я видел: незадолго до совершеннолетия барон переболел паротитом. Болезнь протекала тяжело, лихорадка длилась больше недели и была осложнена орхитом. После излечения домашний врач барона поставил диагноз, который после не раз подтверждался другими специалистами: impotentia generandi. Барон не мог иметь детей.

Глаза Эйзенхарта весело блеснули:

— Разумеется. А иначе зачем, вы думаете, было необходимо заставить барона жениться на мисс Дэвидсен сейчас, вместо того чтобы подождать окончания его договора с леди Гринберг? И зачем надо было его убивать? Сядьте! — бросил он леди Фрейбург, порывавшейся что-то сказать. — Так как вы думаете, доктор?

Поскольку он ждал моего ответа, я стал размышлять. Даже если ребенок был не его, у Мариетты всегда был шанс обмануть барона. Многие из наших внешних черт наследуются в порядке, кажущемся человеку, не изучавшему пристально генетику, случайным, и Духи здесь тоже играют не самую малую роль. Во множестве пар мужья воспитывают не своих детей и искренне верят, что цвет волос или глаз достался тем от бабушек и дедушек жены. Если барон так желал ребенка, что поверил в то, что случилось чудо и его любовница забеременела от него, он бы с легкостью повелся и на эту уловку. Если только не… Если только внешние отличия можно объяснить таким образом. Я вспомнил синду, которого Эйзенхарт допрашивал на скотобойне. Водившего автомобиль, в котором можно незаметно перевезти тело. Имевшего доступ к кабинету управляющего и печатной машинке, на которой было отпечатано фальшивое признание леди Эвелин. Обладавшего, как и весь народ синди, смуглой кожей и темными глазами, внешностью, контрастно отличающейся от облика сидевшей на кушетке женщины — и барона, судя по фотографиям, светлоглазого блондина. Сэмюэль, вспомнилось мне его имя.

— Виктор, кто был человеком, которого вы арестовали? — нетерпеливо спросил я, одновременно желая и страшась услышать ответ.

— Именно тем, на кого вы подумали, — Эйзенхарт перевел взгляд на леди Фрейбург.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — тотчас возразила она.

— А я думаю, знаете. Как и знаете, что я нашел в ванной комнате, пока осматривал квартиру.

Эйзенхарт протянул мне завернутый в платок флакон темного аптекарского стекла.

— Не прочитаете нам, что на нем написано, доктор?

— Это хлороформ.

Эйзенхарт кивнул.

— Моя сестра сейчас тоже ожидает ребенка. Первый триместр беременности был ужасен, и я ей горячо сочувствую, но благодаря нему я теперь знаю, что в последнее время хлороформ нередко назначают принимать внутрь при рвоте. Он сейчас, можно сказать, Ю la mode — как и все лекарства, недавно допущенные до рынка, — вернув себе пузырек, он тщательно проверил, насколько плотно тот закрыт, и положил его в карман. — У вас был мотив и была возможность, мисс Дэвидсен, — обратился он к обвиняемой, — поэтому в любом случае вас будут судить, независимо от того, что вы скажете или не скажете. Но судьба вашего ребенка, как и судьба вашего сообщника, человека, которого, как я подозреваю, вы любите всем сердцем, зависят от ваших дальнейших действий. Подумайте об этом по дороге в управление.

Я сомневался, что Сэмюэлю Судьбой написано что-то кроме суда и казни и что Мариетта сможет на это повлиять, но промолчал.

В полицейской машине никто из нас не проронил ни слова. Все так же молча я раскланялся с Эйзенхартом в дверях управления и больше его не видел до четверга. После обеда в доме Эйзенхартов мы с Виктором вышли на застекленную терассу, чтобы покурить (обрадованная накануне запиской о рождении своего первого внука леди Эйзенхарт категорически запретила прикасаться к сигаретам в доме), и тогда убийство барона Фрейбурга вновь всплыло в разговоре.

Я стоял у балюстрады и смотрел на темно-серую воду, медленно идущую мимо нас, когда Виктор сам поднял эту тему.

— Они во всем признались. Оба, — сообщил он мне, без результата щелкая зажигалкой. Я протянул ему свою.

— Зачем вы мне это говорите?

— Потому что вы хотите узнать, чем закончилось дело, но ваше воспитание считает такой интерес неприличным, — он усмехнулся. — Не отрицайте, доктор. Просто сделайте вид, что мне нужно перед кем-то выговориться, а вы, как вежливый человек, не можете мне отказать.

Он затянулся и начал рассказывать: