Они довольно долго ни о чём не разговаривали, просто стоя рядом с широкими каменными перилами и опираясь на них широко расставленными руками. Потом Славка негромко сказал:
— Сегодня мне было очень обидно. Вполне нелепая могла выйти смерть. Я только об этом и думал: столько всего пройти, окончить Лицей, получить назначение в Космос — и погибнуть от пули бандита за какие-то дни до исполнения мечты…
— Тогда почему ты остался? — вопрос был грубым по смыслу и прозвучал грубо, но Славка не обиделся. Он легко вскочил на перила и, устраиваясь удобней, пояснил:
— Это очень просто, и дело даже не в нашей дружбе. Бегать от стычек с прошлым можно лишь в том случае, если у тебя есть нечто более важное, чем стычка. А таких вещей мало.
— От стычек с прошлым? — не понял Колька, тоже усаживаясь на перила.
— Конечно, — пожал плечами Славка. — Это прошлое и есть. "Дети Урагана", Степан этот твой, Савостьев, прочие… Только не славное и великое, а… в общем, прошлое. Которое очень старается если не задержаться в настоящем, то хотя бы немного испоганить его. Моя прямая обязанность — не давать этого сделать. Понимаешь, Коль — обязанность. Личная.
— Я об этом не думал, — признался Колька. Муромцев кивнул, потом сказал задумчиво:
— Ботинки на два размера больше, — Колька непонимающе, молча-вопросительно, посмотрел на него. Муромцев усмехнулся, сбил наземь с перил два золотистых листика: — Вообще-то это не то, чтобы запрещено рассказывать, но… короче, нам говорили: "На ваше усмотрение." И, по-моему, тебе не просто можно— тебе нужноэто рассказать, вот моё усмотрение…
— Ты о чём? — почти сердито спросил Колька.
— У нас каждый год были… ну, скажем так, испытания. Как правило — по месяцу. Никто не знал, когда они начнутся и какими они будут. Страшней всего было первый раз, когда мне было шесть лет и я думал, всерьёз думал, без одобренного и принятого внушения, что это происходит на самом деле… Да, ну так вот. Мне было двенадцать лет, когда меня арестовали за многократные побеги из дома и отправили в спецшколу. Фактически — детскую тюрьму… — Колька даже рот приоткрыл от неожиданности такого заявления, только потом понял, о чём идёт речь. — Ботинки на два размера больше, — повторил Славка с усмешкой. — Понимаешь, их всем выдавали на два размера больше. Не потому, что они были одного размера, не имелось, скажем так, выбора — именно что всем больше его собственного размера на два. Эти ботинки меня доводили, Коль. До мути в глазах. В них ничего было нельзя нормально делать. Даже ходить было тяжело, они за полчаса сбивали ноги до кровавых ран. И их нельзя было снимать, только на ночь, ну или там — под душем. Они меня бесили больше всего остального, хотя там было очень мало приятного, Коль… бесили бессмысленностью… — Колька внимательно слушал. — И я только потом понял, что в этом был смысл. В сущности, в этом смысле — весь смысл Века Безумия. Чтобы ребёнок в руках у чужих взрослых изначально чувствовал себя раздавленным, неуклюжим, беспомощным и смешным. Куклой, игрушкой, у которой нет своей воли и которая обязана подчиняться любой гадости или глупости, у которой не осталось никаких ниточек связи с нормальной жизнью… (1.) — Славка неожиданно усмехнулся совсем по-детски шаловливо. — Когда кончился курс, то мы на построении стояли босиком. Потому что первое, что сделали — утопили ботинки в речке. Нам досталось, их делали по спецзаказу, по старым образцам, потому что в нашем мире такие орудия пытки вряд ли сможет сотворить самый маньячный сапожник-неудачник.
— Утопили? — ухмыльнулся Колька. Славка кивнул удовлетворённо:
— Можно сказать — не сговариваясь. И я, может быть, тогда понял ещё, что такое — вот это прошлое. Сегодня оно хотело нас убить.
1. К моему сожалению и отвращению, подобная система садистского планомерного и подлого унижения заведомо более слабого и зависимого существа — заключённого детской тюрьмы — повседневная реальность системы заключения несовершеннолетних во всём мире. В РФ это может происходить с 12 лет, а в США, например — с семи. Никаких оправданий — а их выдумывают множество — этой практике нет и быть не может, она является преступной даже чисто формально и по нынешним законам. Подобное отношение обычного взрослого к обычному ребёнку почти неизбежно приведёт взрослого на скамью подсудимых. Но почему-то считается само собой разумеющимся, что взрослые имеют право издеваться над детьми только потому, что те — справедливо или нет, не важно — записаны в преступники.
Читать дальше