Максим Дынин: Русские своих не бросают: Балтийская рапсодия. Севастопольский вальс. Дунайские волны

– Я верю вам, господин капитан 1-го ранга, – произнес в микрофон Николай. – И надеюсь, что завтрашний день ознаменуется новой победой России над врагами, посмевшими напасть на нас.

– Ваше величество, – ответил Кольцов, – так оно и будет. Ждите завтра хорошие новости. Разрешите выполнять?

– Выполняйте, – сказал император. – Надеюсь лично увидеть вас в Свеаборге, господин капитан 1-го ранга.

Он передал гарнитуру Хабибулину, после чего, повернувшись к Румянцеву, сказал:

– Вам все понятно, адмирал? Если да, то немедленно начинайте подготовку к выходу в море.

16 (4) августа 1854 г.

Балтика. Бомарзундская цитадель

Джонатан Флеминг, юнга

Родился я в Ливерпуле в семье моряка Александра Флеминга третьим по счету ребенком. После меня мама родила еще троих, но все они умерли во младенчестве. А потом пришло известие, что корабль, на котором ушел в море мой папа, пропал где-то по дороге из Ливерпуля в Нью-Йорк. И наша безбедная жизнь – отец служил боцманом на корабле и неплохо зарабатывал – мгновенно закончилась.

У матери после этого не осталось никаких источников дохода, и она стала той, кого в портовых городах называли «моряцкие жены». У нее появилось два «мужа», которых она обстирывала, готовила для них еду и… в общем, была для них «мамой». Конечно, они не одновременно были моими «папами». Пока один уходил в море, другой жил у нас. Потом они менялись.

Конечно, вернувшись из дальнего плаванья, они привозили деньги, на которые мы жили. Но мне и брату от них часто крепко попадало, а старшую сестру один из этих «пап», напившись пьяным, обесчестил. А было ей всего четырнадцать лет. Она проплакала всю ночь, а потом… А потом она стала зарабатывать на жизнь проституцией. Брату моему повезло чуть больше. Его взяли в crossing sweepers – подметальщики перекрестков. Он махал метлой на улицах, сметая с тротуаров грязь и мусор. В свободное время он просил милостыню на улице, и ему удавалось заработать в день пару шиллингов.

Ну, а я, по совету одного старого приятеля отца, устроился юнгой на военный корабль «Бленхайм». И было мне тогда ровно десять лет.

Последующие полтора года запомнились мне разве что недоеданием, постоянной тяжелой работой и столь же постоянными побоями, причем вначале мне перепадало еще и от другого юнги, постарше. Впрочем, мне еще везло. Мой друг детства Барри, служивший юнгой на «Беллайле», рассказал мне во время стоянки в Кале, что он должен был еще и подставлять задницу боцману корабля. После первого такого случая Барри пожаловался капитану. Но все закончилось тем, что моего друга зверски избил боцман, а капитан начал над ним потешаться, обзывая его разными неприличными словами. Помню, как Барри мне пожаловался:

– Знаешь, Джонни, я б убежал, но мой контракт, как и твой, подписан на три года. Да и куда я уйду? Деньги-то я матери посылаю…

Его мать, в отличие от моей, не опустилась до позорной работы «моряцкой жены». Она торговала устрицами на улицах Лондона. Это была еда бедняков.

Да и убежать с военного корабля было не так-то просто. Там же, во Франции, другой юнга, Ленни с «Бульдога», попытался было сбежать и добраться до Англии. Но французские жандармы, патрулировавшие места стоянки наших кораблей, поймали его и привели на корабль уже избитого. Что с ним потом было на самом «Бульдоге», он не рассказывал, да и увидел я его впервые с тех пор только здесь, на Аландах – вон он идет, хромает. Лицо все в синяках, а спина покрыта полосами от ударов семихвостой кошкой…

У нас на «Бленхайме», к счастью, содомиты не водились, но жизнь медом тоже не казалась. И у меня была одна надежда – через полтора года, когда мне исполнится тринадцать, стать «ландсманом» – низшей матросской категорией, но все-таки матросом. И денег станут чуть больше платить, и работа будет не столь грязной, и у команды появятся новые мальчики для битья…

Про русских нам рассказывали, что они настоящие исчадия ада. И когда они меня нашли на «Бленхайме», я ожидал всего, чего угодно – от жутких побоев до рабства в холодной и ужасной Сайбирии, про которую рассказывали такое… Якобы там вообще нет лета, все время идет снег, вода мгновенно превращается в лед. Каторжники там трудятся с утра до вечера без выходных, до тех пор пока не умрут от голода и болезней, или пока их не сожрут дикие местные племена, или белые медведи, коих там множество.

Но первое, что сделали русские – сунули каждому из нас по бутерброду с вкусным паштетом и по кружке чая, а потом привели в какое-то здание. Здесь у нас забрали все личные вещи – записав, что кому принадлежит, и велели раздеться догола – тут я, скажу честно, испугался, вспомнив про Барри и боцмана на «Беллайле».