Джек Чалкер - Девяносто триллионов Фаустов

– Может, я должна уважать и миколианские ритуалы жертвоприношения?

– Я не уверен, что одно стыкуется с другим, в теологическом смысле, – заметил капитан, отвечая Джимми – мысленного спора женщин он, разумеется, не слышал. – И все же я полагаю, что твои знания могут оказаться более полезными, чем кажется на первый взгляд.

– Не беспокойся, старая крыса! – огрызнулась Калия. – Ни один бог не примет тебя в жертву!

Модра посмотрела на Кришу, потом на Джозефа, и не потребовалось никаких телепатических способностей, чтобы ее понять.

– Прекрати немедленно! – сильно, как только мог, послал Джозеф Калии. – Или мы сбросим вас обеих с моста, и вы сможете оскорблять друг друга целую вечность, пока будете падать!

Джимми тоже услышал их перепалку и решил разрядить обстановку.

– Что-то я замерз тут стоять, – сказал он. – Чем скорее мы спустимся, тем скорее сможем заглянуть к кому-нибудь на огонек.

Они двинулись дальше. Модра скользнула к Джимми, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз – такая форма общения ей до сих пор нравилась больше.

– Ты правда был священником? Как те двое и Морок?

– Да, – признался он, – что-то вроде того. Ирландцы были католиками, возможно, даже последними из них. У нас тоже был целибат, но женщин нельзя было рукополагать. Была даже своя Инквизиция, хотя она предназначалась лишь для того, чтобы обеспечивать чистоту веры моего родного мира.

– Женщин нельзя было рукополагать? Ты же сам только что говорил что-то о женщинах, которые должны были принимать сан!

– Я говорил о женщинах, которые уходили в монахини. У них те же ограничения, но они считаются ниже рангом – им запрещено совершать таинства.

– Почему же ты бросил это?

Он вздохнул.

– В этом была и их вина. Я стал слишком образован. Очень трудно продолжать верить, когда повидал другие миры, другие расы и изучал другие религии. Для нас следовать католицизму значило сохранять нашу культуру.

– Но ведь были и другие регионы, посвободнее?

– Да, где-то в Бирже были. Но я был молод и амбициозен, я хотел все сразу. Да, конечно, я мог взять приход в либеральном регионе и жить, как обычный приходской священник. Но чтобы подняться наверх, стать епископом, надо принять монашество и придерживаться строгих правил.

– И ты следовал им?

– Да, и довольно долго. Я был чертовски хорошим священником. А поскольку я еще был и чертовски хорошим телепатом, я быстро научился частично блокировать свое сознание. Наши священники обязаны ежедневно исповедаться вышестоящим, а те всегда обладают Талантами, так что прятать свои грехи до бесконечности все равно не выйдет – рано или поздно ты нарвешься на гипнота, который просветит тебя до самых косточек. Но наше начальство всегда было так занято, что не копало глубоко, и я хранил на дне своей души несколько грязных тайн. В частности то, что я влюбился по уши в сестру милосердия Мэри Брайт, монахиню, чьим исповедником был я сам. Она хотела быть монахиней не больше, чем я священником, но семья и Церковь в нашем мире могут оказывать огромное давление на молодежь. Мы встречались и проводили много времени вместе, устраивали пикники или подолгу гуляли, но ни разу не коснулись друг друга, хоть и очень хотели этого.

Я был единственным телепатом в округе, а она – эмпатом, причем способным скрывать свой Талант от других эмпатов, хотя это стоило невероятных усилий. Наконец она не выдержала и попросила освободить ее от обетов, хотя расстриженная монахиня у нас дома считается шлюхой, даже если ведет себя абсолютно благопристойно. Мы думали, что если она сможет, то и я тоже смогу, и мы заработаем достаточно деньжат, чтобы уехать оттуда и найти себе где-нибудь в Бирже такое местечко, где никому не будет дела до того, кем мы были раньше.

– И что же пошло не так?

– Ну, в принципе считается, что монахиня может уйти, но на самом деле в католичестве такого никогда не бывает. Они сказали, что поскольку случай особый, то ей нужно будет ненадолго уехать в другой монастырь, чтобы сменить обстановку и проверить, действительно ли она хочет уйти. А отправили ее, как оказалось, в такое специальное место, где передумывают. Раньше это называлось промывкой мозгов. Весь тамошний штат состоял из фанатиков – гипнотов, телепатов и проецирующих эмпатов, плюс психотропные препараты, о которых в нашем небольшом сельском приходе никто и не слыхал. Все для спасения души. Ее отправили туда на сто дней – сто дней я ничего о ней не слышал. Я уже начинал думать, что больше ее не увижу, но она вернулась. По крайней мере, вернулось ее прекрасное тело. У нее больше не было никакого влечения ни к одному мужчине; она даже не считала мужчин хотя бы до какой-то степени привлекательными или интересными, и не могла взять в толк, почему раньше ей так казалось. Господь стал единственным мужчиной ее жизни, и Его ей было вполне достаточно. Когда она увидела меня, она увидела только священника, не мужчину. Я подумал, что ее загипнотизировали или что-то в этом роде, что рано или поздно это пройдет. Я ждал почти год, пока не понял, что это не пройдет никогда. Сначала я просто был расстроен, а потом испугался. Если они смогли так поступить с ней, то смогут и со мной – ведь она не могла не рассказать им обо мне. Иначе зачем было вообще присылать ее обратно? Ее прислали не просто как пример – ее прислали как предупреждение!