Сергей Семенов - Метро 2033 - Холодное пламя жизни [сборник litres]

– Стой, идиот! – крикнул Сапер. Он два раза выстрелил в сумерки, поглотившие обреченного, но не попал. Чертыхнулся, опустил автомат. Голова повернулась в мою сторону.

– Ну вот, вдвоем остались, Артурчик. Как думаешь, кто следующий? – голос его ни разу не дрогнул. Железная воля у этого «шакала».

Я не ответил. А потом раздался дикий вопль, смешанный с болью и ужасом. Димка выбрал мучительную смерть. Я пошел на крик. Два раза едва не упал, поскользнувшись на влажных камнях. Потом увидел движение у самого закрайка болота. Передернул затвор и нажал на спуск. Треск автомата разорвал в клочья вечернее спокойствие.

Кажется, я стрелял уже в труп.

Тьма. Словно кто-то нечаянно опрокинул чернильницу на мир. Лес гудит, будто растревоженный улей. Шквальный ветер раскачивает вершины деревьев, стонет в вышине над перевалом. Погода свирепствует.

Боль приводит меня в чувство. В сгустившейся темноте уже ни черта не видно. Шарю вокруг себя. Нахожу автомат. Пытаюсь подняться и снова падаю, подкошенный болью.

Нет никаких сомнений – я сломал ногу. Даже через ткань защитного костюма чувствую, как здорово опухла лодыжка. Меня сильно знобит, голова идет кругом, перед глазами плывут какие-то шары. То и дело проваливаюсь в полусон-полубред, но боль в сломанной ноге снова вытаскивает меня из омута беспамятства, возвращает в страшную реальность.

Все! Мои странствия завершены. Палач должен получить по заслугам.

Хочется выть от бессилия. Ведь я уже почти у цели. Вспоминаю, как Сапер говорил, что где-то здесь находится бункер с центром управления запуском ракет. И на карте командира он был отмечен ручкой. Откуда старый «шакал» знал про него? Туда держал путь наш отряд смертников, но смог дойти один лишь я. И вот так нелепо подохнуть в двух шагах от цели?

Ужасно хочется есть. Лезу в рюкзак, рука находит брезентовый сверток. Плевать на все. Достаю свои скромные запасы. Галеты и каша с тушенкой. Скудное наследство погибшего мира. Отбрасываю капюшон и стягиваю противогаз. В легкие врывается дикая смесь запахов прелой листвы, сырой земли, хвои и свежесть осеннего леса. Забыв про смертельную опасность, витающую в воздухе, я чувствую желанное облегчение. Жую, давлюсь, снова мну пищу зубами и глотаю, позабыв про радиацию. Запиваю ледяной водой из фляги и опять набрасываюсь на еду. Как мало нужно человеку для счастья!

Кажется, я снова впал в беспамятство. Очнувшись, нащупываю противогаз и натягиваю его на мокрое от дождя и пота лицо. В кромешной темноте уже ничего нельзя различить.

Неужели мне суждено подохнуть здесь, под этой елкой, измученным, униженным? Нет!

И я бездумно ползу вперед, плача от боли, стискивая автомат. Потом я отбрасываю никчемное оружие. Зачем оно мне? Безумие захлестнуло меня. Я полностью в его власти.

Вперед, вперед!

Командир сидел сгорбившись, грел руки от костра. Я сидел напротив, не смея начать первым разговор. После гибели Колпака во мне что-то надломилось. Я уже твердо знал, что жить нам осталось не больше суток.

– Товарищ майор, а вы в судьбу верите? – неожиданно для себя спросил я командира, сохраняя видимость уставных отношений, в коих не было уже никакого смысла.

Тот не ответил, и мне стало неловко. Так мы и сидели молча, два спасшихся от страшной смерти. Два убийцы, два палача.

– Судьба, говоришь! Судьба мне всю семью в живых оставила, чтобы через месяц снова забрать. Сука драная! – Сапер презрительно сплюнул, глядя в сторону.

В сгущающихся сумерках глаза майора казались двумя бездонными пропастями. Сколько в них утонуло горя, боли, отчаяния?! Поистине, человек железной воли.

Что-то ухнуло в костре, и коленку Сапера осыпало искрами. Но он не обратил внимание. Командир будто смотрел куда-то в прошлое, и слова падали неспешно, тяжело.

– Когда с первой женой разошелся, этой стервой, – майор поморщился, – весь службе себя отдал, чтобы немного забыться, отойти. А Дашка… Вот это баба была. Я таких и не встречал раньше. Сильная – любой мужик обзавидуется. И терпеливая. Меня, урода, терпела. И любила. Сильно, как только настоящая баба мужика любить может. Даже когда Лешка, первенец наш, мертвый родился, все вынесла. Плакала в подушку, но и то когда я не видел. А потом твердо заявила – хочу сына, и все! Знаешь, это ведь она настояла, чтобы идти с Вадиком в изолятор. Думала, что сама с сыном умрет, но других спасет. Я не пускал, но…

Я молчал, не смея перебивать. Передо мной, словно книга, раскрывалась удивительная и трагичная история жизни этого непростого человека. За поступки его можно было ненавидеть. Но не уважать его я не мог.