Сергей Антонов: Рублевка-3. Книга Мертвых

– Лады. – Юрий подошел к Анатолию и крепко его обнял. – Ждем тебя за пределами Жуковки два… Нет, три часа.

– А не дождемся, так я сам вернусь сюда с десятком крепких хлопцев. – Степан тоже обнял Томского. – Гадом буду, если позволю тебе тут загнуться.

– Спасибо, Степа. Спасибо, Юра. Уходите!

Перед тем как выйти, Бамбуло швырнул за дверь гранату, расчищая дорогу, а Корнилов подхватил с пола топор.

И вот дверь захлопнулась за друзьями. Томский проковылял к пульту, вновь перевел рычажок в нижнее положение. Все повторилось: и гул, и синяя молния, бьющая в небо. Толик стал дожидаться, когда атмосферное электричество вновь достигнет предельного уровня. Единственным его желанием сейчас было узнать о том, что Вездеход благополучно добрался до Метро, доставив спасительную сыворотку жене, сыну и всем жителям станции имени Че. Все остальное не имело значения. Он хотел жить на пределе, и это у него получалось. Но такая жизнь имеет свои характерные особенности, свои законы. Первое и главное условие: она не может быть длинной. Играть в прятки со смертью можно, но в конечном итоге победа останется за ней. Никаких двух часов у него не было и быть не могло.

Размышляя об этом, Анатолий – уже механически – сбрасывал лишнюю энергию. Он рассчитывал, что процесс сброса удастся проделать еще несколько раз, и хотел погибнуть с уверенностью в том, что Юрий и Степан нагнали своих.

Однако когда он снова опустил рычажок вниз, золотая верхушка сдвинулась только наполовину и со скрежетом остановилась. Голубая молния зацепила край потолка. На пол упали капли расплавленного золота. Установка продолжала гудеть, а рычажок управления так и остался в нижнем положении. Пирамида содрогнулась от основания до вершины. Хлопанье рвущихся тросов, доносившееся из-за двери, слилось в общий, непрерывный гул.

Томский перестал смотреть на бесполезный уже пульт управления, поднял голову вверх, чтобы, умирая, смотреть на краешек неба, но увидел совсем не то, что ожидал. Сверху на него смотрела… Шестера. Потом рядом с лаской появилась лохматая голова Хрума.

Снежный человек ловко пролез в отверстие, повис на одной руке, а второй схватил Томского и рывком поднял вверх. Толик и глазом не успел моргнуть, как оказался снаружи Пирамиды и вместе с Хрумом совершил головокружительный спуск от ее вершины к основанию. Для снежного человека такое путешествие было чем-то вроде катания с горки, а Томский, начавший было ощущать вкус жизни, едва не попрощался с ней снова.

Внизу Хрум закинул Толика себе на плечо и громадными прыжками помчался по улицам Жуковки – мимо рушащихся зданий и умирающих мутантов. Дышал снежный человек тяжело, мощная грудь его вздымалась, как кузнечные меха. Чувствовалось, что разрушительное воздействие выпущенного на волю атмосферного электричества Хрум тоже ощущает и действует на пределе своих возможностей.

Несмотря на дикую скорость, развитую Хрумом, Томский был заворожен открывшимся перед ним зрелищем гибели Жуковки. Разрушение началось с самого крупного строения – Пирамиды. Все четыре грани ее сначала вздулись, словно она, как живое существо, распухла. Десять секунд понадобилось для новой метаморфозы. Грани вернулись в исходное состояние, а затем ввалились. В геометрическом центре каждой образовалась яма. От нее, как лучи, в разные стороны поползли трещины. Когда их линии пересеклись на ребрах Пирамиды, от массивного сооружения начали отваливаться куски штукатурки. Затем к подножию полетели глыбы бетона. Томский был слишком далеко от Пирамиды, но даже на таком расстоянии он услышал звон рвущихся сухожилий арматуры, которые легко, будто это были соломинки, скручивала невиданная по своей мощи сила.

Глобальное разрушение началось с дыры, образовавшейся после взрыва. Из нее, будто из трубы паровоза, выплыли клубы бетонной пыли. Они поднялись к вершине Пирамиды, а потом, под собственной тяжестью, осели к ее подножию.

И вот в движение пришла вся громадина: сглаживались ребра, а затем вершина начала проваливаться сверху вниз, в саму себя. Симметрия разрушения была идеальной. Сооружение с головокружительной скоростью уменьшалось в высоте. Вряд ли слово «изящно» можно было применить к тому, что видел Томский, но именно так и обстояло дело. Величественная постройка не хотела исчезать с лица Земли просто так, по-плебейски. Она умирала так, как умирали патриции Древнего Рима после того, как центурионы доставляли им приказ императора, – стойко, без стонов и жалоб, вскрывали себе вены в ваннах из белоснежного мрамора, наполненных теплой водой.