Владимир Васильев: Смерть или слава. Чёрная эстафета [сборник]

И тут Павел в холодном поту проснулся. В рубке царил полумрак — услужливые автоматы погасили почти все источники света. Только над головным пультом слабо мерцал куб-экран, полный расчетов очередного прыжка. Объемные цифры текли, перескакивали с одного воображаемого кубика экрана на такой же, но пониже, пока не доходили до «донного» слоя. После этого содержимое слоя из экрана исчезало, но Павел твердо знал, что данные исправно пишутся в неуничтожимый лог-файл.

Он вскинулся в гамаке и глубоко вздохнул.

— Фу, — пробормотал он с облегчением. — Чушь какая…

С непривычки ломило все тело — до сих пор Павлу никогда не приходилось спать в гамаке.

Он выбрался на волю, мельком взглянул на пульт; свет включился сам собой, едва Павел ступил на пол. Очень хотелось сунуть голову под холодную воду, чтобы смыть вязкие воспоминания недавнего сна. Сдерживая зевоту, Павел направился к санблоку.

Плеснув в лицо воды и взглянув в овальное зеркало, Павел вдруг обмер.

Он не узнал себя. У него было другое лицо — чужое. Вместо узких скул, носа с горбинкой, пронзительных серых глаз и тонких, почти бесцветных губ Павел увидел совсем другие черты. Из зеркала на него глядел кто-то круглолицый. Чужой. Нос картошкой, губы бантиком. С обильными залысинами, с маленькими, как у откормленного кабанчика, глазками. Эдакий самодовольный бюргер откуда-нибудь с Фалькау или Баслер-Скиведе.

Павел растерялся, как не терялся еще ни разу в жизни. Руки сами собой метнулись к этому чужому лицу и ощупали все: нос, щеки, губы… Знакомый шрам на левой скуле — след юношеской драки.

Пальцы шрам почувствовали. В зеркале никакого шрама Павел не наблюдал. И нос — вот она, горбинка… А в зеркале — пончик какой-то, а не нос.

«Врет зеркало, — подумал Павел, наполняясь внезапным гневом. — Оно фальшивое».

И вдруг, повинуясь молниеносному порыву, он с размаху ударил зеркало кулаком. Так сильно он не бил ни разу в жизни.

Зеркало пошло трещинами, раскололось на несколько частей, которые со звоном рухнули на раковину умывальника. Чужое лицо исчезло.

Костяшки пальцев заныли — Павел взглянул на собственную руку. Мелкие серебристые осколки торчали из уже начавшей кровоточить кожи. Боль толчками втекала в руку.

Некоторое время Павел бездумно стоял перед умывальником, потом отыскал аптечку (еще один довод, что Рой строил и снаряжал этот корабль не для себя), кое-как очистил руку от острых осколков, промыл и обработал. Аптечка тихо зажужжала, сканируя повреждения, потом впрыснула что-то обезболивающее, потому что саднить кулак сразу перестало. В довершение иссеченные места были залиты физиологической пастой.

Вернувшись в рубку, Павел крепко задумался. Случившееся решительно не поддавалось никакому разумному объяснению — Павел не страдал галлюцинациями, ни разу в жизни не бредил, да и к гипнозу был практически невосприимчив. Как ученый он посмеивался над мистикой и прочей эзотерикой, последние лет тридцать неожиданно снова вошедшими в моду. Поэтому эпизод с зеркалом внес смятение в обычно уравновешенную душу Павла Неклюдова. Не любил Павел необъяснимое — опять же как ученый.

И вдруг он вспомнил вчерашнее предостережение Коллеги. «Во время полета могут случиться некоторые… м-м-м… странности, скажем так. Так вот, не верьте собственным глазам. И тогда все будет нормально».

Павел подобрался в кресле.

Странности. Вот оно, ключевое слово. Странности. Они уже, видимо, начались.

Павел вспомнил, как бил зеркало, и решил, что поступил правильно. Он не поверил в отражение. И уничтожил его.

«Не удивляться, — подумал Павел. — Попробую… Что еще остается делать? Но получается, что в будущем меня ждут подобные сюрпризы?»

«М-да, — саркастически заметил его неугомонный внутренний оппонент-скептик, — ничего себе началась неделька!

Угнал скаут из-под носа военных Тахче и разнес неправильное зеркало в клозете. Да ты герой, Паша!»

Павел фыркнул и решил оппоненту не отвечать.

Система наведения трудолюбиво загружала корабельный компьютер просчетами очередного прыжка. Из необходимых двадцати семи скаут совершил уже четыре и заканчивал считать пятый. Между третьим и четвертым прыжком погрешность превысила некую условную критическую величину, и комп десять часов кряду тасовал поправки и распихивал их в нужные места нового расчета. Четвертый прыжок, судя по логам, прошел уже нормально.

Оторвавшись от клавиатуры, Павел взглянул на залитую пастой руку, вздохнул и прикинул, чем можно заняться на борту.