Потом он отправился на поиски оброненного Шрайком бластера и в конце концов нашел его, после чего вернулся к охотнику. Морщась, установил оружие на максимум, прицелился и, отвернувшись, выстрелил мертвецу в лицо. Не сразу, но он все-таки заставил себя взглянуть на охотника, у которого больше не было лица и уже точно — глаз.
А следовательно, и их сетчатки.
Хэн успел отойти на несколько шагов, прежде чем основательно, мучительно и без особого на то желания опустошил желудок. При воспоминании о стоимости обеда стало только хуже. Собравшись с духом, Соло подхватил мертвеца под мышки и поволок по заиндевевшему, скользкому пермакриту точно так же, как недавно Шрайк тащил его самого. Он пятился — медленно и осторожно,— пока вновь не очутился у воздуховода.
Заглянул через низенькие перильца, тут же отвернулся, сражаясь с головокружением. Земля лежала далеко-далеко внизу. Хэн подкатил тело к краю и хорошим толчком отправил мертвого охранника в полет. Он не осмелился проводить труп взглядом. Неверными шагами, спотыкаясь на каждом шагу, кореллианин вернулся к Шрайку и вложил ему в руку бластер. А потом вызвал турболифт.
Дверь открылась, Хэн ввалился в освещенную кабину.
Лифт шел вниз, пилот стоял, упираясь обеими руками в стену, рискуя в противном случае упасть. Последние силы уходили на борьбу с обмороком.
Вечер затянулся...
Хэн Соло особняком стоял в толпе перевозбужденных кадетов на обширной площадке над крышами. Тугой воротничок новенькой униформы натирал шею, но кореллианин воздерживался от желания сунуть под него пальцы и подергать. Тогда воротничок помялся бы, а Хэн желал выглядеть как можно лучше.
Вокруг обнимался и целовался народ, кадеты прощались с семьями. Лишь немногие, подобно Хэну, держались в стороне. В нескольких шагах от Соло топтался темнокожий парень, которого никто не провожал. А на другом краю площадки скучала девушка с короткими, на военный лад подстриженными волосами. Но у большинства имелись отцы, матери, братья и сестры, дяди и тети, дедушки, бабушки, кузины и кузены, и все они явились поддержать счастливчиков в час их триумфа. Еще ни разу в жизни Хэн не чувствовал себя таким одиноким. Он был старше других кадетов, и это тоже не способствовало слиянию с толпой.
Эй, да что с тобой такое?.. Ты здесь. Ты победил.
На летном поле курсантов ждал транспортник с гордым названием «Император». Скоро они все погрузятся на него и полетят на Кариду в военные тренировочные центры. Хэн улыбался, разглядывая очертания корабля, скользя взглядом по плавнику стабилизатора. Кореллианский корвет, как мило...
Он в который раз оглядел толпу в поисках... Хэн вдруг сообразил, что надеется отыскать среди прочих золотисто-рыжую головку. Дурак ты, Соло. Просто дурак. С чего ты взял, что Бриа заявится сюда? Дд ее след простыл на Корусканте! Хэн подумал и решил, что вовсе он не думал увидеть Брию... просто... если честно... надеялся, что она придет. Кореллианин вздохнул. Дьюланна обожала цитировать принятую у ее народа поговорку, которая в грубом переводе на общегалактический звучала так: «Подозрительна радость, что не перемешана с грустью».
Дьюланна...
Видела бы она его сейчас! Хэн живо вообразил долговязую кудлатую повариху, кнопку ее черного носа, маленькие сияющие глазки, прячущиеся за прядями седеющих бурых волос. Сегодня Дьюланна раздувалась бы от гордости. Кореллианское воображение сыграло с Хэном злую шутку; он услышал, как Дьюланна поскуливает и взрыкивает, уверяя, как радуется успехом своего воспитанника. А еще повариха взъерошила бы ему волосы, чтобы Хэн выглядел привлекательно — всклокоченным и неряшливым.
Хэн улыбнулся воспоминанию. У меня все получилось, Дьюланна, сказал он ей. Посмотри на меня. Ты — моя родня, моя единственная семья, и другой мне не надо. И это здорово, что сегодня ты здесь, пусть и в моем воображении...
А еще Бриа.
Признай, Соло, тебе не все равно. Ты все еще высматриваешь ее в толпе, прислушиваешься, не раздастся ли звук ее шагов, ее голоса. Знаешь, парень, тебе действительно надо лечиться.
Хэн мотнул головой, словно мог прогнать образ Брии с той же легкостью, с какой вызвал Дьюланну. Но он заберет Брию с собой на борт «Императора», как будто девушка пойдет рядом с ним. Сколько ни старайся, ничего не забывается.
Память подсунула очередное высказывание Дьюланны, старая поговорка вуки. «Хорошая память — благословение и проклятие одновременно...»
Читать дальше