Игорь Минаков: Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

Писатель вообще склонен к эпатажу. В одном из первых своих произведений, повести «Спаситель Петрограда» (2004), он смешал реалии современной царской России (такова альтернативная действительность по Лукьянову) и сказок Корнея Чуковского [20]. Противостояние наемного убийцы Крокодила Крокодиловича и кентавра-пролетария (впрочем, его пролетарское происхождение вскоре оказывается под вопросом) предсказуемо и превосходно оборачивается абсурдом и бурлеском.

Преображается жизнь обыкновенного бухгалтера Татьяны Константиновны из повести «Мичман и валькирия» (2005), впервые опубликованной в журнале Бориса Стругацкого «Полдень, XXI век». Визит таинственного незнакомца запускает череду экстравагантных происшествий, завершающихся счастливым обретением любви. Лиричной и трогательной историей любви оказывается и опубликованная в «Октябре» повесть «Жесткокрылый насекомый» (2008).

Лукьянов – удивительный мастер в умении разглядеть в прозе жизни возможность и даже неизбежность чуда, смешение обычного и удивительного.

Любопытно, что, в отличие от писателей из «цветной волны», проявление чудесного не требует иммиграции в волшебную страну. Чудеса и странности произрастают и на родной земле, среди родных осин.

Инверсия чудесного и обыденного осуществляется в обе стороны. Если серые до поры до времени будни персонажей «Мичмана и валькирии» внезапно раскрашиваются преувеличенно яркими событиями, то лихая постмодернистская реальность «Спасителя Петрограда», в которой сосуществуют кентавр, выступающий двойником Императора, и лидер группы «ДНК» Георгий Ювенальевич Шепчук, напротив, кажется обыденной и привычной. Также привычна и жизнь удивительных созданий – сикарасек из сюрреалистичной «Книги бытия» (2005), задающихся знакомыми вопросами об истине, бытии и смысле жизни.

И все же Лукьянов тяготеет к персонажам, которые не только для фантастики нетипичны, но и в поле зрения сегодняшнего мейнстрима попадают редко. Герои его цикла «Бригада» – не «авторитетные бизнесмены», как можно было бы предположить по названию, а обычные заводские работяги. А вот ситуации, в которых они оказываются, обычными не назовешь. В повести «Глубокое бурение» (2008), отмеченной персональной премией Бориса Стругацкого «Бронзовая улитка», метеорит уничтожает не только Кремль, но и правительство в придачу, а мужикам приходится рыть подземный ход в Америку с банальной целью обмена валюты. «Высокое давление» (2010) описывает другую – не менее ужасающую – катастрофу: вместе с телевидением, радио, Интернетом и сотовой связью из обихода пропали и матерные словечки, работать без которых оказывается решительно невозможно.

Эти байки из жизни рабочего люда (прототипами персонажей стали коллеги автора, живущего в Соликамске и работающего кузнецом) можно было бы отнести к жанру магического соцреализма. Но если в первом рассказе цикла «Мы – кузнецы, и друг наш – молот» (2008) задорный юмор напоминает, с поправкой на перемену мест, рассказы Генри Каттнера, живописующие дела семейки реднеков и мутантов Хогбенов, то и в «Глубоком бурении», и в «Высоком давлении» куда громче звучат сатирические нотки.

Находится в них место и социальному высказыванию, увесистому и незамысловатому – как булыжник в руках былинного пролетария. Например, о выселении за ненадобностью всего правительства «в Германию или, на крайний случай, в Тринидад и Тобаго». Предложение по сравнению с метеоритной расправой, конечно, более гуманное.

Особенности прозы Лукьянова не исчерпываются тяготением к злободневной и даже злой сатире и способностью к трансформации сермяжной правды жизни в волшебную фантасмагорию, свистопляску и веселую кутерьму.

Лукьянов – писатель интонационно богатый. И отличная тому иллюстрация – его ранняя повесть «Артиллеристы» (2006) [21], прошедшая, к сожалению, практически незамеченной. Произведение состоит из нескольких фрагментов, и эти короткие зарисовки стилизованы – на редкость удачно – под русские былички и сказы наподобие бажовских. А среди действующих лиц встречаются и криминальные авторитеты, и медсестры, и солдаты чеченских войн.

Примечательно, что при этом не боящийся острых тем Лукьянов так же, как и Шимун Врочек в «Комсомольской сказке», перемещает советскую и постсоветскую реальности в пространство мифологическое. Пространство, лишенное исторических связей с текущей действительностью и существующее само по себе.