Роберт Хайнлайн: Тетралогия Будущего

Немного погодя я вернулся. Ночь на Луне — зрелище замечательное. Потом пришел Родж и, не сказав ни слова, занялся своей таблицей. Я заметил, что Бонфорт уже не спит.

Передавали данные по очень важным округам, все молчали, стараясь создать наилучшие условия Роджу для работы с его таблицей и Даку с его логарифмической линейкой. Наконец, нарушив долгую тишшгу, Родж откинулся в кресле.

— Все, Шеф, — сказал он, не глядя ни на кого из нас. Мы победили. Большинство не менее семи мест, вероятно, девятнадцать, а возможно, даже и тридцать.

После паузы Бонфорт произнес:

— Вы вполне уверены?

— Абсолютно! Пенни, переключите на другой канал и послушаем, что говорят там.

Я подошел и сел рядом с Бонфортом. Говорить я не мог. Он протянул руку и похлопал меня по плечу так, как это сделал бы отец, и мы оба перевели глаза на экран. Первая станция, которую нашла Пенни, передавала:

— … никакого сомнения, ребята! Восемь электронных мозгов сообщают, что да, мозг КУРИАК — что возможно. Экспансионистская партия выиграла бой и с большим перевесом…

Пенни переключилась на другую:

— … его временный пост превратился в постоянный на следующие пять лет. С мистером Кирогой нам поговорить не удалось, но его политический представитель в Чикаго признает, что полученные сведения нельзя игнорировать…

Родж встал и пошел к телефону. Пенни приглушила стерео так, чтобы оно не мешало разговору. Обозреватель беззвучно шевелил губами, видимо, повторяя то, что уже было всем известно. Вернулся Родж.

Пенни снова увеличила громкость, обозреватель оборвал начатую фразу на середине, прочел переданную ему записку и повернулся к зрителям, широко улыбаясь:

— Друзья и сограждане! Сейчас я передам слово Верховному Министру…

И передача переключилась на мою победную речь.

Я сидел и прямо-таки купался в ней, все мои чувства перепутались, но они были приятны и радостны до боли. Речь была отличная, я над ней хорошо поработал.

На экране я выглядел усталым и измученным, но спокойным и уверенным. В общем, все было тип-топ.

Я как раз дослушал до места «так пойдем же вперед, неся свободу всем…», когда услышал за спиной какой-то шорох.

— Мистер Бонфорт, — начал я… — Док! ДОК!!! Скорее! На помощь!

Мистер Бонфорт цеплялся за меня правой рукой и, напрягая все силы, старался сказать мне что-то, видимо, очень важное, но было поздно, губы не повиновались ему, а его казавшаяся непобедимой воля была бессильна перед слабостью плоти.

Я обнял его. Вздох перешел в дыхание Чейна-Стокса [37] Один из видов периодического дыхания, нарушение нормального дыхательного ритма (прим. ред.). , и смерть наступила почти незаметно.

Дак и Капек спустили тело на лифте. Я им был не нужен.

Пришел Родж, похлопал меня по плечу и опять ушел. Пенни тоже пошла вниз. Я встал и вышел на балкон — мне нужен был свежий воздух, хотя воздух там был тот же, что и в комнате искусственный.

Они убили его. Враги убили его так же верно, как если бы воткнули нож в спину. Невзирая на все трудности и опасности, которые мы пережили, в конце концов они все же достали его.

«Гнуснейшее из всех убийств!»

Мне казалось, что внутри меня все мертво, все окаменело от шока. Я видел умирающим самого себя…

Я видел, как умирал мой отец. Теперь я понимал, почему так редко удаются операции по разделению сиамских близнецов. Вот и я тоже умер.

Не знаю, как долго я пробыл на балконе. Очнулся от голоса Роджа за спиной:

— Шеф!

Я обернулся.

— Родж! — сказал я зло. — Никогда больше не называйте меня так, прошу вас.

— Шеф, — настаивал он, — Вы же знаете, что вы обязаны сделать, не правда ли?

Голова у меня кружилась, лицо Роджа расплывалось перед глазами. Я не понимал, о чем он говорит, да и не хотел понимать.

— О чем вы?

— Шеф… Человек может умереть, но представление должно продолжаться. Вы не можете бросить нас в такую минуту.

Голова раскалывалась от боли, глаза не могли ни на чем сфокусироваться. Мне казалось, что он то подплывает ко мне, то отдаляется, хотя голос звучал одинаково громко.

— … отнять у него шанс завершить свой труд. Вы обязаны сделать это ради него. Вы должны его воскресить.

Я встряхнул головой и сделал мощное усилие, чтобы овладеть собой и ответить ему.

— Родж! Вы сами не понимаете, что говорите. Это же чудовищно! Это, наконец, просто нелепо. Я не государственный деятель. Я только жалкий лицедей. Мое дело — корчить рожи и потешать зрителей. Больше я ни на что не гожусь.