Сергей Антонов: МЕТРО 2033: В ИНТЕРЕСАХ РЕВОЛЮЦИИ [Темные туннели 2]

пульс на запястье своего врага.

– Кажется, готов, – с довольным видом сказал он, погладив Шестеру, которая уже успела вернуться к нему на плечо. – Спасибо, малышка. Пойдем, я познакомлю тебя с братом.

Толик и Елена остались в кабинете одни. Томский коснулся кончиками пальцев мокрой от слез щеки жены и поцеловал ее в губы.

– Сейчас же перестань плакать, – с шутливой строгостью сказал он. – Тебе нельзя волноваться.

– Не буду, – всхлипнула Елена. – Больше не буду.

– Помнишь, ты говорила о том, что наша квартирка на Боровицкой тесновата для троих?

Девушка кивнула.

– Я вот подумал об этом и решил… Остаться здесь!

– Вполне приличная кубатура для спального района, – слабо улыбнулась Елена.

Она помогла истекавшему кровью Томскому спуститься по ступенькам на платформу и добраться до столба-указателя. Толик привалился к нему спиной, обнял жену за плечи и окинул взглядом поле битвы. Клетки были распахнуты настежь, в воздухе плавал сизый пороховой дым, кругом застыли еще теплые тела охранников и заключенных. Подбитый «Терминатор» все еще дымился, хотя пламени уже не было видно.

Откинулся люк, в нем, как в рамке, появилась закопченная, но страшно довольная физиономия прапора. Он с трудом выбрался на броню, помахал Толику рукой. Вслед за ним наружу выбрался Федор. Тоже счастливый и улыбающийся.

– Ты посмотри, Толян, что они с моей курткой сделали!

Томский обернулся на голос и расхохотался, слишком уж комично выглядел товарищ Русаков, теребивший в ладонях оторванный рукав своей знаменитой тужурки. В ответ на неуместное веселье комиссар нахмурился, но долго корчить из себя обиженного он не умел и вскоре присоединился к Томскому.

С обоих концов станционного зала к указателю шли бывшие узники. Толик услыхал звонкий лай. Впереди толпы, подходившей справа, у ног своего неразлучного дружка Вездехода прыгал Карацюпа. Шестера, пристроившаяся на плече у Григория Носова, вызвала у пса искренний интерес, и он зашелся заливистым лаем.

Русаков смотрел в другую сторону. Там, окруженные плотным кольцом узников, уныло брели обезоруженные охранники и часовые, которым посчастливилось остаться в живых. Вид у них был более чем жалкий. Единственным из пленных, кому удалось сохранять достоинство, был Тихоня. Его конвоировали Лумумба, Вездеход и Банзай. Толик почувствовал страшное облегчение от того, что Первой Интернациональной удалось выйти из этого боя без потерь.

Заметив Томского и Русакова, Яков нахлобучил на голову фуражку и перешел на строевой шаг. В метре остановился и козырнул:

– Начальник охраны образцово-показательного исправительного лагеря имени товарища Берии Берзин!

– Вашего лагеря, товарищ Берзин, больше не существует. Упразднен! – сурово произнес Русаков. – Или вы этого не заметили?

– Заметил, – кивнул Тихоня. – Нас расстреляют?

– Надо бы, – вступил в разговор Томский. – Вы этого заслужили, но… Убирайтесь прочь. И не забудьте передать товарищу Москвину, чтобы он навсегда забыл об этой станции. Пусть пересмотрит свою карту метро. С этой минуты Улица Подбельского переименовывается в станцию имени товарища Эрнесто Че Гевары. Вы свободны!

– Благодарю, товарищ Томский, – с достоинством кивнул Берзин. – Разрешите обратиться с последней просьбой? Выдайте нам останки военного преступника Чеслава Корбута. Для таких, как он, на Красной Линии есть своя кунсткамера…

Пленных выпустили через ворота, ведущие к Черкизовской. Лена заставила Толика снять куртку, чтобы заняться его плечом. Томский расстегнул пуговицы и вынул спрятанное на груди полотнище. Поднял голову. Отслуживший свой век указатель мог стать прекрасным флагштоком.

– Дядя Толя! – Расталкивая толпу, к Томскому спешил подросток. – Дядя Толя!

Толик с удивлением смотрел на высохшего в щепку пацана. Знакомое, только уж очень исхудавшее лицо. Где он его видел? Лишь когда мальчишка оказался рядом и бросился на шею, Томского осенило. Пацан с Маяковской. Сын Мамочки.

– Дядя Толя! Это же я! Миша!

– Мишка! Ты как здесь?!

– Так же, как все, – ответил сын сталкера. – Не дождались тебя на Маяковской. Бродили по метро, пока не наткнулись на красных. Меня и маму обвинили в антикоммунистической агитации…

– А мать? Где Клавдия Игоревна?

– Там! – мальчишка ткнул пальцем в гущу толпы. – Плачет.

– Что ж, Михаил. Ты, как всегда, вовремя. Держи полотнище. Лумумба, помоги.