Вадим Вознесенский: Механист

Вик поднес к глазам ладонь — на кончиках пальцев, как на мачтах кораблей в грозу, вспыхивали огни святого Эльма. Волосы на голове шевелились и потрескивали.

Но минута, пять, десять — и светопреставление начало стихать. Спираль спрессовалась в центре, обрела однородность, стала прозрачной и медленно растворилась в воздухе. Осталось только ощущение невероятного напряжения, и редкие зарницы то там, то здесь в пространстве напоминали о свитых в узел киловольтах, теслах, фарадах и о том, что пока не придумали, как измерить.

Венедис овладела дарованной ей мощью.

Убийца и Килим ушли раньше, а Старьевщик остался проверить терминалы — неказистые рамки, приспособленные Дреем для контроля токов, регистрировали ровное течение энергий. Внешне уже не сверкали молнии, и даже звон колоколов приобрел привычный тембр, но показания приборов возросли многократно.

Резонанс. Гармония чувственного и механического.

Виктор задумчиво постоял возле испускателя, посмотрел вниз, туда, где лежала Венди. Воздух там виделся расплавленным, подрагивал, как от зноя, и искажал предметы. Оттого казалось, что девушка изгибается в муках или, наоборот, сладострастно. Наслаждение не всегда отличимо от боли.

Может быть, увиденное вовсе не было иллюзией.

Когда-то они вместе с Дреем пробовали строить воздушный корабль. С теорией проблем не возникло, но дело застопорилось на движителе. Тогда учитель и ученик пришли к одному набитому шишками заключению. Взлетать — не трудно. Трудно — приземляться.

Танцующая провела в эпицентре больше года и умерла от истощения. Все это время машина работала — ее выключили после смерти. Как, когда придет пора отключить механизм от Венедис, чтобы не повредить разум девушки? Слишком высокая энергетика — это не крошечный колебательный контур, спрятанный под зубной коронкой. Наверное, выключать надо постепенно, медленно уменьшая потоки, — день за днем. Но машина в резонансе — поэтому падение мощности все равно окажется резким. Процесс даже может пойти вразнос. Все на самом деле может закончиться плохо.

Очевидно, стоило думать о том, что должно случиться, намного раньше. Про предстоящую телепортацию. Но за себя Вик совершенно не волновался.

Старьевщик до самого вечера бродил по вытоптанным в снегу тропинкам Валаама. Дышал островом. Венди говорила, что к переходу надо быть готовым в любой момент, но не ждать его преднамеренно. Поэтому Вик не расставался ни с вещмешком, ни со стрельбами. Изредка встреченные насельники уступали дорогу — к гостям так и не привыкли за их недолгое пребывание, а оружие в Руках и замурованное сознание тем более внушали тревогу.

«Он не хочет выглядеть человеком», — сказала Венди… Не хочет принимать мир таким, какой он есть? Наверное. Прожить так всю жизнь?

Механист дождался, когда в поле зрения не окажется ни единой души, и отключил талисман. Чего бояться — это же святой остров. Давящее действительно здесь еле угадывалось — может быть, из-за содеянного когда-то Андреем и Верой.

Чисто и безмятежно.

Когда Старьевщик вернулся в гостевую избу — они так и не прижились внутри усадьбы, — включать амулет не стал. Кто здесь таит опасность сознанию механиста — пустой душою Убийца? Или вогул, чистоту помыслов которого признали даже в Обители?

Спутники уже спали — одетые и в полной экипировке. Механист улыбнулся — вот что называется готовность номер один. Любопытно, сам переход будет сопровождаться фанфарами, фейерверком и всякими прочими спецэффектами?

Старьевщик устало опустился на лавку, прислонился к стене и закрыл глаза.

Это ведь мой сон, да? Неровное, рассеянное освещение и безобразные желтые потеки на стенах. Я даже помню, что они мне напоминают.

Зимний рынок в Ишиме. Общественное отхожее место, одной стеной обращенное к глубокой канаве. Моча тысяч оправляющихся один за другим гостей замерзает, стекая вниз, и образует гору неопрятного желтого льда.

Вот так и здесь — непередаваемое ощущение, что все кругом зассано.

Запах способствует такому восприятию.

Наверное, это пещера. Без размеров и расстояний. Что-то нависает над головой пугающей массой, что-то вздыбливается под ногами непроходимым препятствием, справа и слева, спереди и сзади, сверху и снизу — пространство громоздится, перекручивается, мнется и отторгается рассудком.

Еще это похоже на логово последнего Дракона. Наоборот — логово есть жалкое подобие Этого.

Да, это мой сон. К чему тогда испытанная в прошлый раз уверенность, что Таких снов больше не будет? И что такого забыли в моем личном сне Убийца Богдан с вогулом Килимом?!