Mихаил Ахманов: Тень Земли

Москвин:…что посылать агентов бессмысленно. Наш человек нуждается не в них, а в оборудовании, адекватном возникшей проблеме. В чем-нибудь легком, но дальнобойном.

Конопченко: Ракетный снаряд «Запорожец». Дальность полета – сорок тысяч километров, автономное программирование цели, вес – восемьсот килограмм.

Хелли: Сто двадцать.

Конопченко: Что – сто двадцать?

Хелли: Такую массу позволяет пересылать импульсный трансгрессор на настоящий момент времени.

Москвин: Ракету «Снегирь» с фризерной боеголовкой можно переслать по частям и смонтировать на месте.

Конопченко: «Запорожец» ничем не хуже «Снегиря». Я полагаю…

ДАЛЕЕ. Следует дискуссия о сравнительных достоинствах российских, украинских, американских, японских и турецких ракет. Резюме: пересылка по частям возможна, но в любой ситуации агент не справится с монтажом двигателя. Директор Андерсон передает слово резиденту Конопченко.

Конопченко (обращаясь к Хелли): Следует ли понимать так, что положение безвыходное? Засылка агентов не приведет к желаемому результату, а перебросить тяжелое оборудование мы Не в состоянии?

Хелли: Пока не в состоянии. Работы над импульсным трансгрессором не остановлены, как и подготовка агентов высокого класса. В перспективе мы сможем послать пять-шесть человек и около тонны груза.

Москвин: В перспективе – это когда?

Директор: Через пару лет.

Москвин (поворачиваясь к Директору): Вы понимаете, Свен, что это значит лично для вас?

Директор: Понимаю, Николае. Если в течение недели пятьдесят четвертый не добьется нужных результатов, я подаю в отставку.

Саймон сидел в командирском кресле перед пультом, напоминавшим гигантскую подкову. В отсеке ГПН царила полутьма; вход казался овальным черным провалом, глубокие тени залегли на полу, сгущаясь в углах, слепые глаза мониторов скрывал жемчужно-серый туман, и только на пульте перемигивались и мерцали немногочисленные огоньки. Снаружи близилась ночь. Волны негромко шуршали у подножия Синей скалы, расстилали на камнях белое пенное кружево, облизывали теплыми губами большой, похожий на спрута, обросший водорослями валун; в небе над восточным горизонтом повисла луна. Ее ущербный диск сиял опаловым бледно-серебристым светом, облака скользили по нему, и чудилось, будто он дымится или исходит снежными хлопьями.

«Скоро, – подумал Саймон, – скоро. Пятнадцать минут, может – полчаса, и разговор начнется. Самый важный разговор, тот, ради которого я прибыл на Землю…» Слова «я все могу» звучали у него в ушах, как эхо собственных мыслей.

Если с ним говорил Джинн, электронный кудесник Сергея Невлюдова, то он действительно мог все. Почти все, поскольку все-таки не обладал божественной прерогативой дарить человеку счастье, любовь или вечную жизнь. Но властью и силой он мог его наделить – огромной властью и неимоверной силой. Всепроникающий, всеведущий, незримый. Владыка компьютерных сетей, повелитель микросхем, электронный демон. Он мог решить любую задачу, непосильную человеческому разуму, найти любую информацию, разглядеть глазами спутников любую точку земной поверхности, поразить ее лазером или ракетой, включить или прервать энергоснабжение, подслушать любой разговор, вырубить станки на заводах, стереть в прах города, дотянуться до самолетов в воздухе и кораблей в море.

Но все это осталось в прошлом, в том прошлом, когда на Земле имелись спутники и самолеты, лазеры и ракеты, термоядерные энергостанции, станки с программным управлением и мириады компьютеров. Здесь таился некий парадокс, который Саймон, дитя электронного века, осознавал с полной и очевидной ясностью. С одной стороны, если верить специалистам и расшифрованным наполовину запискам Невлюдова, разум, подобный разуму Джинна, мог зародиться и существовать не в отдельном, пусть даже сверхмощном, компьютере, но лишь в общепланетной компьютерной сети. Сеть, объединяющая миллиарды электронных устройств, миллионы программ и банков данных, являлась той необходимой средой, в которой мог появиться и обрести самосознание электронный разум. Каналы сети были его нервными стволами, компьютеры – зонами восприятия и переработки информации, состоявшими из бесчисленных нейронов-ячеек, программы являлись его душой, банки данных, библиотеки, каталоги, архивы – памятью. Только сеть была сопоставима по сложности с человеческим мозгом, и только она могла породить и вместить такое невероятное создание, как Джинн. Это было бесспорным – с одной стороны.