Валерий Большаков - Алгоритм судьбы

Туссен посерьёзнел.

– А может, это у нас тактика такая? – сказал он, щупая её лицо цепкими глазками. – Нахальная?

– Я вижу… Ваше счастье, что у ворот дежурили только двое.

– А мы по двое на одного! – жизнерадостно сказал Туссен. – Ох и норовистые жеребятки в стойлах у генерала Жданова! Еле уложили впятером. – Поулыбавшись молча, он сменил тон и заговорил серьёзно: – Послушайте, Рита, я хочу, чтобы вы хотя бы на минуту отвлеклись от ваших переживаний. Я понимаю их, сочувствую даже, но я на задании и время для меня – всё. Да, мы хотим перехватить ваших друзей прежде, чем до них доберется ЭрВэ. Не из человеколюбия, разумеется, да и с чего бы мне любить этих ваших идиотов, задумавших на свою голову лишить Господа Бога монополии на всеведение? Да хорошо б ещё было, если только на свою голову. А то ведь и на наши, нахальные и наивные европейские головы! Или вы думаете, что ваши правители обременены высокими идеалами и безупречными морально-этическими нормативами? И не позволят себе воспользоваться знанием будущего? Ещё как позволят! И чего нам ждать от них? А? Поймите вы, юная пионерочка, мы просто-напросто защищаемся. Выстраиваем оборону от будущего произвола!

– Да-да! – с пониманием закивала Рита. – А как только слямзите предиктор, сразу перейдёте в наступление. Ужу кого-кого, а у вас этика в большо-ом дефиците!

Туссен вздохнул.

– Ладно, – сказал он, – не поддаётесь вы искушению классового врага и вероятного противника, и чёрт с вами. Слушайте новости. Вы хоть в курсе, что ваши друзья… э-э… Бирский и Гокало… нет… как? Гоцкало! Так вот, они бежали из Форт-Рузы и сейчас скрываются. Мы пока на Москве-реке, поднимемся по ней, докуда можно. В ближнем Подмосковье пересядем на самолет. Есть там один аэродромчик… И полетим ваших друзей спасать. Да, Риточка, спасать! Это эрвистам трупы подавай, а нам нужны живые, чтоб говорить могли. Творить! Не будет у них предиктора – ладно, переживём. Лишь бы головы были на месте! Построят другой. У нас!

– А если они откажутся? – с интересом спросила девушка. Странно ей было. С ней говорил враг, она это понимала. Но это был не тот враг, которого уничтожают, ежели он не сдаётся, не гадина, которую так и тянет давануть.

– Не откажутся, – усмехнулся Туссен. – У вас есть мудрое присловье, определяющее обращение с новобранцами: «Не можешь? Научим! Не хочешь? Заставим!» Ясно?

– Как день! – буркнула Рита и подумала, что вступает в борьбу, где мышцами не поможешь и хитростью не возьмешь. Одна надежда – на прущий из неё интеллект…

Вожак скомандовал по-французски, и атлетический хомбре быстро убрал парус. Потом и телескопическая мачта сложилась. На корме глухо взревели мощные моторы, и яхта, задирая нос, помчалась по Москве-реке. «Тимка… – заныла про себя Рита. – Где ты, Тимка? Тимочка, как мне плохо без тебя, одной!.. Тима-а!»

Бирский лёг рано, а встал поздно – на часах было полодиннадцатого. Повертевшись, поскрипев пружинами, он перепробовал все положения и сел. Хватит валяться!

– Гоцкало! – позвал он. – Печку давишь, зараза?

Сергей, спавший на печи, откликнулся:

– Ой, а сам-то? Бедная изнасилованная кровать!

Весело препираясь, будто на пикнике, они встали и осторожно вышли на крыльцо. Забор и могучие ворота прикрывали дом с улицы, за двориком стояли хлев и сарай, оба пустые, а за маленьким – соток десять – сенокосом врастала в землю банька из почерневших брёвен-кругляков, крытая тёсом, как и сама изба.

Запахи, струившиеся по-над двором, были прекрасны и упоительны – душисто пахла малина, накатывал аромат сена и увядавшей травы, струился дух волглого дерева, распаренных веников, резковатого кваску Хорошо!

– Ну, что? – бодро сказал Михаил. – Уберись пока в доме, а я траву скошу.

– Коси, коса, пока роса! – заметил Гоцкало с глубокомыслием. – Косарь нашёлся… Ты хоть знаешь, как это орудие в руках держат?

– Разберёмся! – по-прежнему бодро сказал Бирский и отправился в сарай за косой. Взяв сельхозинвентарь в руки, Бирский примерялся и так, и этак, вспоминая фильмы, где крестьяне орудовали этой загогулиной. И вроде как сообразил, что к чему. Гордо выйдя во двор, он лихо махнул косой, со звонким шуршанием срезая верхушки трав.

– Вы её ниже держали бы, чтобы пяточкой! – послышался чей-то нежный голосок, и Бирский вздрогнул. Оглянулся и почувствовал «сердечный укол». На него смотрела девушка в простом сарафане, да и не надо было ей другой наряд примерять, так ей шёл этот. Девушка была на диво хороша – высокая, стройная, но не тонкая, а сильная, с широкими бёдрами и крутым бюстом. Дева могла бы показаться курбатенькой, но пышные объёмы искупала тоненькая талия, худо спрятанная под прямым покроем. Золотистые волосы были заплетены в косу, перекинутую на грудь, розовые щёчки холмиками поднимались к синим глазищам, маленький носик смешно морщился, а красивого очерка припухшие губки плохо удерживали рвавшуюся радость. Ей бы Василису Прекрасную играть, подумал Бирский. Или Марью-Искусницу…